В поле один воин - [2]
— Наверно, разведка наскочила. Что делать?
Офицер обернулся к солдатам. Один из них отделился и побежал по полю к часовому.
— Стой! — крикнул Никита и, сообразив, что это ни к чему, дрожащими руками прицелился и выстрелил. Солдат споткнулся, широко взмахнул руками и упал вперед.
Грохот выстрела привел в себя Никиту. Сердце забилось нормально, руки перестали дрожать. Перебежал в окопчик, вырытый в пяти шагах от погреба, и быстро вытащил из подсумка патроны. Тридцать патронов в обоймах и три в ружье.
«Здесь будет фронт», подумал Никита, подгибая рукава гимнастерки.
Солдаты рассыпались в цепь и залегли в канаве.
Офицер махал фуражкой и срывающимся голосом кричал:
— Ты что, болван!.. Прекратить!.. Твои без оглядки бегут в Москву!.. Город занят!..
Точно в ответ на это, где-то с треском разорвались подряд три снаряда.
— Врешь, — пробормотал Никита. — Не бегут, отходят… — И вдруг в голове мелькнула догадка: «Ну, а что, если и верно ушли. Если его не сняли, забыли, не поспели?.. Мало ли что может случиться на фронте…»
Офицер сделал несколько шагов и остановился. Видимо, он боялся подходить ближе.
— Сдавайся! — крикнул он и, заметив движение часового, упал. Это спасло его от смерти. Пуля пролетела над головой.
Между часовым и белыми расстояние саженей двести. Если они все бросятся на него в атаку, то, пока бегут, Никита успеет выстрелить раз пятнадцать. В кармане у него должны быть две гранаты. Никита локтем нащупал «лимоны». Тут.
Двое солдат, нагибаясь, побежали в сторону, намереваясь обойти справа. Никита приложился и выстрелил. Солдат побежал быстрее. Никита, волнуясь, схватил обойму и, досадуя на промах, зарядил винтовку. За это время солдат отбежал шагов тридцать и залег.
Офицер приподнялся и, грозя кулаком, крикнул:
— Пархомов, левей!.. Я сказал левей!.. Ну!
Солдат снова побежал. В то же время в левую сторону с дороги побежали еще трое.
— Раз! — Солдат упал. Никита перенес винтовку. — Два! Три! — Считал про себя Никита, нажимая курок. Третий солдат набежал на падающего и, повернувшись, бросился назад.
Пуля ударила в булыжник и с визгом отскочила в сторону. Мелкие осколки камня слегка оцарапали щеку. Вслед за первой пулей «чухнула» в насыпь погреба вторая, затем третья.
Белые стреляли часто и бестолково. Меткий огонь красноармейца смутил их. Они боялись высунуться из канавы.
Никита с любопытством слушал, как поют пули. Он знал по рассказам боевых товарищей, что такие пули не страшны. «Страшны пули в патроне, а такие — игрушка», говорили они.
Офицер поднялся на колени и посмотрел. Этого ждал Никита. Он спокойно прицелился и выстрелил. Офицер ткнулся головой в землю.
Стрельба продолжалась. Пули пели, щелкали, визжали, поднимали кучки пыли, и ни одна из них не тронула красноармейца.
Вдруг легкий толчок — и словно горячая гайка, вырвавшись из отцовских клещей, обожгла Никите левое плечо.
Солдаты заметили отсутствие офицера, растерялись и прекратили стрельбу.
Никита осторожно пошевелил левой рукой. Боли не чувствовалось. Было что-то другое… пониже ключицы какое-то стеснение, словно поставили пластырь, стягивающий кожу. Никита с удивлением смотрел, как выступает на гимнастерке темное пятно крови, опускается вниз и ширится. Похоже, как в детстве прикладывал он к чернильной кляксе край промокательной бумаги и следил за расплывающимся во все стороны пятном.
«Вот, наконец, и пролил кровь за революцию», с гордостью подумал Никита. Среди обстрелянных бойцов, имевших ранения, контузии, он чувствовал себя каким-то неполноправным. Записавшись одним из первых в члены Российского Коммунистического Союза Молодежи, он этим повысил свой авторитет среди бородатых красноармейцев, но все же его продолжали называть мальчуганом.
Где-то густо-густо ударил большой колокол, к нему вразброд присоединились другие. Нестройное начало выровнялось, и веселый пасхальный звон «во все колокола» запрыгал в воздухе. В городе попы встречали белогвардейцев.
Из кустарника вышел второй отряд. Впереди верхом ехали два офицера. У Никиты замерло сердце. Надежда на подмогу не оставляла его все время. А теперь… уходить? Как? Куда? Нет! Он — часовой и со своего поста самовольно не уйдет. В инструкции не предусмотрено ни одного случая, когда часовой мог бы уйти сам.
Колокольный звон то затухал, то с новой силой разливался во все стороны.
Горячая ненависть и решимость охватили комсомольца. Он приложился и выстрелил. Один из офицеров опрокинулся на лошади и, вздрагивая, повис ногой в стремени. Лошадь закружилась на месте. Второй офицер кубарем скатился вниз и спрятался в канаву. Солдаты побежали врассыпную. Никита стрелял. Левая рука онемела. Патронов оставалось мало. Солдаты бежали. Кто-то из них крикнул «ура», но сразу же замолчал. Никита стрелял без промаха. Он не чувствовал, как пуля ударила его в бок, и только, когда, отбив первую атаку, бросил вдогонку убегающим «лимон», почувствовал страшную слабость. «Лимон» не разорвался. Голова кружилась, и перед глазами плавали светлые водянистые круги. Никита положил голову на теплый ствол винтовки. Хотел пошевелить ногой, но их точно отрезали по пояс. Опять кругом запели пули. Многоголосый бешеный хор визжал, чмокал.
