В полдень за ней придут - [26]

Она молчала.

— Только вы сами можете…

— Не надо, — сказала она. — Мы договорились это не обсуждать. Я не предам людей, которые…

— Что которые? — вспылил Штейнбок. — Вы ведь не за идею согласились на них работать? За деньги? Никогда не поверю, что вам близки их цели! Никогда не поверю, что вам нравится убивать людей, которые ни сном, ни духом… Разве одиннадцатого сентября вы смотрели телевизор не с таким же ощущением ужаса и собственной беспомощности, как все мы, и разве, как все мы, вы не хотели…

— Не надо, — поморщилась она. — Не читайте мне лекцию. Обо всем этом я успела много раз подумать. Я научный работник. Это вы понимаете? Мне предложили безумно интересную работу. Никаких ограничений.

Она ударила кулаком о ладонь.

— Все, — сказала она. — Люди мне доверились…

— Люди, — горько произнес Штейнбок.

— Люди, — повторила она твердо. — Не теряйте времени, Йонатан.

Она подняла голову и в первый раз за время разговора посмотрела ему в глаза. Она знала. Она действительно знала.

— Со мной никогда такого не случалось, — признался он. — Будто удар током…

— С ней тоже, — сказала Эндрю. — Бедная девочка. Она так рвется сейчас сюда, в эту сволочную тюрьму…

— Вы ее… их всех… чувствуете? — поразился он.

— Не всех. Только очень сильные эмоции, когда рвется сердце, понимаете? И мне стоит таких усилий, чтобы не пустить ее…

— Воздушный шар раздувается, — вспомнил он ее слова. — Вы можете?…

— Должно получиться. Я должна остаться собой до полудня, понимаете вы это? Я не допущу, чтобы…

— Да, я понимаю, — он действительно все понимал, они сейчас понимали друг друга так, как, возможно, никто не понимал никого прежде. Наверно, им и слова не были нужны, особенно если учесть, что каждое слово слышал и пытался интерпретировать майор Бржестовски, ничего в их разговоре, естественно, не понимавший.

— Значит, — сказал он, — я ее никогда больше не увижу.

Это был не вопрос, он утверждал это с полной уверенностью и готов был разбить себе голову о стену, как доведенный до отчаяния психотик в камере для буйных.

Ужасное слово — никогда.

— Надеюсь, что да, — сказала она. — Надеюсь, я удержу их всех.

Ему нужно было окончательно убедиться в том, что он все понял правильно. Конечно, майор услышит, но выхода не было, Штейнбоку требовалась абсолютная ясность.

— Любая психотропная атака, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно и, по возможности, бесстрастно, — убьет ваши субличности так же верно, как убивает пуля, пущенная в сердце.

Это был вопрос или утверждение?

Эндрю вздохнула.

— Вы могли бы полюбить меня, — сказала она, едва заметно улыбаясь.

Штейнбок покачал головой. Он не мог бы полюбить доктора Эндрю Пенроуз. Она ему даже внешне не нравилась, вот что самое поразительное.

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил Штейнбок.

— Вы не задавали вопроса, — парировала она. — Вы сделали научно обоснованное предположение, основанное на вашем личном опыте психиатра и знании литературных источников.

Штейнбок кивнул.

— Видимо, это верное предположение, — сказала она. — К счастью, у меня не было случая проверить гипотезу на практике.

Она встала, и он тоже поднялся — будто оба находились не в камере армейской тюрьмы, а в гостиной английского аристократического дома, где мужчина всегда встает, если встает женщина.

Они стояли так близко друг от друга, что он видел две маленькие слезинки в уголках ее глаз. Эндрю Пенроуз была близорука и напрягала зрение, чтобы четко видеть собеседника. В ее черных зрачках он разглядел… Нет, уж это точно было игрой разбушевавшегося воображения.

— К несчастью, — сказала она, и у нее мелко-мелко задрожал подбородок. То ли она сдерживала рыдания, то ли, представляя, что может случиться, не могла сдержать нервного тика, — к несчастью, в полдень вы сможете убедиться, что эта гипотеза правильна.

Штейнбок взял ее за плечи, резко притянул к себе и поцеловал в лоб. Повернулся и пошел к выходу. Часы показывали десять двадцать три, и нужно было подготовиться.

— Прощайте, — сказала Эндрю Пенроуз ему в спину.

Он остановился на какое-то мгновение, но не стал оборачиваться. Вопрос, который он хотел задать, не имел смысла, потому что ответ ему был известен.

"Нет", — скажет она.

Он не стал прощаться. Возможно, Алиса Лидделл слышала разговор, и он хотел дать ей понять, что они еще могут встретиться. Ему очень хотелось так думать.

* * *

Штейнбок надеялся застать майора в его кабинете, но Джейден отсутствовал. Стоявший у двери морпех сообщил, что майор Бржестовски вышел семь минут назад и не оставил распоряжений.

"Похоже, Джейден за время работы в этой дыре успел стать моим пациентом", — подумал Штейнбок и принялся вызванивать майора по мобильному. Какого черта — сам назначил жесткие временные рамки, а теперь, когда время действительно поджимало, скрылся в неизвестном направлении. Майор не отвечал, телефон его был выключен, и Штейнбок почувствовал себя в этом, не таком уж большом, здании пришельцем, заблудившимся в редком, пронизанном лунным светом, подлеске.

Он должен знать, что они решают. Они не имели никакого права решать что бы то ни было без его участия — только он мог дать профессиональное заключение о психическом здоровье заключенной Эндрю Пенроуз, и только он мог разрешить или запретить использование психотропных препаратов с целью получения необходимых для разведки сведений. Зачем его сюда вызывали, в конце-то концов? Чтобы в решающий момент оставить без информации и без возможности хоть как-то влиять на развитие событий?