В полдень на солнечной стороне - [12]

Петухов рассмеялся:

— Ты прав, я ловкач, верно. Вместо того чтобы своими бойцами рисковать в разведке местности, которую нам же с бою одолевать, я вашу живую силу для этой цели использовал. Думаю, разведчики — народ опытный, с ними не пропадешь, лучше для себя компанию не найти, а если потери будут, не с моего подразделения списывать.

— Силен!

— А ты меня зря задеть хотел, — упрекнул Петухов. — Я действительно обрадовался: с такими квалифицированными ребятами на разведку сходить. Что мне надо было, спокойно высмотрел. Даже свой передний край в смысле маскировки со стороны противника оглядел, проверил.

— Спокойно, потому что за нас не беспокоился.

— Точно, — согласился Петухов.

— Ну а по совести, зачем мишенью себя выставлял?

— Беспокоюсь за тех, кто остался. Ясно?

Ефимов задумался, потом произнес проникновенно:

— Ты, лейтенант, все ж таки поаккуратнее воюй, и на после войны с тебя будет спрос все налаживать. — Сказал запальчиво: — Меня почему с разведки сержант снял? Невыдержанный. Надо, допустим, деликатно «языка» взять, а я извиняюсь, фашиста, только если он покойник, за человека считаю… — Вздохнул: — В армии год, а так все в партизанах воевал. — Гневно глядя в глаза Петухову, заявил: — И ты того не видел, что я видел, всякое нечеловечество. Так что меня теперь не отрегулируешь. И злость у меня на них от тебя тоже еще прибавилась.

— А я тут при чем? — удивился Петухов.

— А как же, — пояснил Ефимов, — я тебя взял словами на ощупь, проверить, какой ты на самом деле, и скажу — не для тебя, а для себя скажу: мы, может, с тобой больше никогда и не встретимся, а вот за то, что ты такой, какой ты есть, если тебя не будет, по какому счету я с них взять должен, спрашивается? — Потребовал: — А ну дай закурить.

Сворачивая дрожащими пальцами цигарку, сообщил презрительно:

— Это у меня не от нервов, а от обиды, что в сопровождающие сержант отправил. Вот тоже типчик! Его корабль потопили, воюет в пешем строю. Возьмем «языка», на себе приволокем, сдадим. А он потом ходит в караульное помещение с бывшим «языком» общаться. Ему интересно, что он за человек. Если ты флотский — фашисты флотских «черной смертью» величают, — значит, оправдывай такое наименование. Был вот случай. Отсиживались мы в овражке. И что ты думаешь? Фашисты своих двух к оврагу на казнь вывели. Смех — друг дружку лупцуют. А сержант командует нам: «Огонь!» Их много, а нас несколько. Ну ничего, сладили. Чего с этими двумя делать? Предлагаю: «Оставим из жалости тут в овражке, как они были, связанными. На обратном пути, может, и развяжем — отпустим». Так нет. Выдал сержант им трофейные автоматы и с собой забрал. Всю операцию я переживал как никогда. Но ничего, обошлось, вместе с нами они к нам приперлись. Дрались против своих, ничего, грамотно, видать, фронтовики опытные… А что потом было? Снова разведка. До этого у меня к ним, фашистам, никакого интереса не было. А теперь задумываюсь. Но не в бою, а после. В бою я как был — яростный. — Замял в пальцах окурок. — Фашисту убить человека просто. А если ты человек советский, да еще осмысленный, приходится разбираться. Ну конечно, побьем мы их, а дальше что? С ихнего народа шкуру драть? Так ведь народ, он и есть народ. Не будь у нас Советской власти, кто бы мы были без совести, которую в нас Советская власть воспитала? И выходит по этой совести, надо дать им возможность отмыться. Но мне-то еще со своей злобой воевать и воевать по своему длинному счету…

По броне сгоревшего танка ударила пулеметная очередь.

— Нащупали, — сказал Ефимов. — Теперь, Ванька, держись. — И стал аккуратно вкладывать запалы в гранаты, поставив на боевой взвод, положил рядом с собой, сообщил: — Я эту карманную артиллерию обожаю, как шарахнет, сильно освежает. Скоро автоматчики приползут. Я ихнюю манеру знаю. — Заявил наставительно: — Конечно, наш автомат против ихнего лучше, но винтовка — это вещь, для прицельного огня незаменимая, и опять же дальнобойность… — Сказал торопливо: — Давай так. Я тут побуду, а ты вроде кочующей огневой точки за бугорком пристройся. Я их на себя заманю, а ты выжди и тогда крой на всю обойму по их скоплению. И чаще позицию меняй, будто нас много.

Бой с автоматчиками длился долго, Петухов расстрелял почти все патроны, пока не пришел на выручку командир первого взвода с бойцами.

Ефимов лежал под сгоревшим танком мертвый. Автоматчики забросали его гранатами. Длинные деревянные ручки немецких гранат во множестве валялись на земле, словно черенки шанцевых малых лопат. В вытянутой руке Ефимов сжимал потертый серый наган. Один мертвый глаз сощурен, другой широко открыт — он умер прицеливаясь.

10

Командир батальона Пугачев, сидя в нижней рубахе у патронного ящика, поставленного на попа, брился, пытливо глядясь в зеркало. Выслушав доклад Петухова о результатах произведенной им разведки. в полосе, назначенной для наступления, Пугачев, нежно охлопав свои щеки ладонью, не оглядываясь, спросил:

— И все?

— Так точно, все! — сказал Петухов.

Пугачев, склонившись над зеркалом, разгладил пальцем брови, посоветовал небрежно:

— Там на ящике донесение разведки из штаба дивизии. Прочти. Совпадает.