В полдень, на Белых прудах - [82]

Ванька приостановился, но ящика на землю не опустил, держал на плече.

— Да ты перекурни, — тут как тут подал голос Венька Малышев. — Чего надрываешься. Я сзади иду, вижу, как он на тебя давит, ящик-то.

— Потом хуже будет, — объяснил Ванька, — если опущу. Его же все равно поднимать, а это непросто. Ничего, как-нибудь донесу.

— Ты себя не жалеешь, — стоял на своем Малышев, — а вон Бродов перекуривает, один раз ходку и сделал, а уже сел.

— Ну что ж, его воля, — Ванька тронулся с места.

— Если и дальше так пойдет — тогда будет наша воля! — многозначительно проговорил Венька Малышев.

— Ты это мне, Вениамин? — Ванька даже приостановился.

— Нет-нет, — возразил тот. — Бродову. Зареченский парнишка вон как надламывается, — продолжал Малышев, — а этот буйвол уже устал.

— Пусть, пусть отдохнет, — рассудительно произнес Ванька, — у всякого человека по-разному: один тощ, худой, как спичка, а жилист, тянет и тянет на себя, как тот жук скарабей, а иной, глядишь, с виду мощный, танк прямо, а в работе жидок, скоро умаривается.

— Этот, — не переставал клясть Бродова Малышев, — и с виду похож на быка, и в нем недюжинные силы, впору пахать. Он же неизъезженный. Думаешь, на ферме коров обрабатывал? Он, милый, баб за титьки дергал, я не раз слыхал, житья им там не давал. — Венька тоже приостановился: — Ну, заразы эти ящики, ох и тяжеленные же! Их бы на горб зампреду Матекину, пусть бы поносил, а то, ишь, на машине сюда сбросил, а там хоть трава не расти. Хозяева, мать их за ногу!

Ванька усмехнулся:

— Что-то ты злой нынче, на всех нападаешь.

— Поневоле, коль соседей таких заимеешь: Бродовых, Матекиных…

— Погоди, — заинтересовался Ванька, — ну, Бродов ладно, а чего на Матекина? Чего на него лаешься?

— Ну как же, сосед мой, забыл, что ли?

— Так и что, дорогу перешел?

— А-а, — махнул Венька Малышев. — Все они хороши, Бродовы, Матекины, когда спят зубами к стенке…

Вскоре Ванька объявил перекур:

— Отдохнем давайте немного.

Мужики облегченно опустились на зеленую траву.

Минут двадцать сидели, разговаривали. Все вспоминали, какой складывалась жизнь. А то вдруг на международное положение переключились. Тут особенно был горяч Петр Бродов. Ванька еще удивился: откуда он все это знает, вроде и газет не читает, книг тоже, из телевизора, что ли? Телевизор теперь в моде — за столом сидишь, ешь, пьешь, чай, а тебе, пожалуйста, — информация разная, что, где, когда. А лет десять назад еще о телевизоре поговаривали только: мол, в городах имеется такое чудо, в квартире, считай, свой кинотеатр, никуда ходить не надо, вот!

Бродов, похоже, и спит рядом с телевизором, коль о политике так шпарит. Признаться, Ванька позавидовал ему — молодец, чего там!

Когда перерыв закончился, Ванька подошел к Лене:

— Ну что, спина не болит еще?

— Нет, дядь Вань. Возможно, потом и будет болеть, но ничего, привыкну, втянусь.

— Да-да, Леня, втянешься. Труд хорошо познаешь, тогда он не страшен.

— А я его, дядь Вань, и так не боюсь.

— Но, гляди, не переусердствуй.

— Ничего, дядь Вань, все будет в ажуре.

— Ну и хорошо.

Ванька было отошел от парнишки, но тот позвал его:

— Дядь Вань, вы сегодня вечером чем заняты?

— Я? Ничем. А что?

— Приходите к нам в Заречный, а?

— Чего там делать?

— Как — «чего»? — Леня неожиданно смутился. — У нас… это… фильм в клубе хороший.

— Ты, Леня, не юли, — улыбаясь, заметил Ванька, — ты честно сознайся, чего хочешь, чтоб я в Заречный к вам пришел.

— Честно?

— Честно.

— Хорошо, дядь Вань. — Леня выдержал паузу, покосился на мужиков. — Хочу, чтоб ко мне в гости пришли.

— А ты говорил: в кино.

— Это я так, дядь Вань. Повод искал.

— Ну хорошо, Леня, — рассудил Ванька, — я к тебе приду в гости, к примеру, что мы делать будем? А?

— Ну как что, — Леня почесал затылок, — я вас, дядь Вань, со своей мамой познакомлю, с сестренкой-двоечницей. Может, я вас с ней познакомлю, и она перестанет домой двойки носить, а? А то мне за нее уже перед мамой стыдно.

Ванька весело хмыкнул:

— Ну что ж, Леня, повод и в самом деле уважительный, так что подумаю, хорошо? Я потом, когда домой станем уходить, скажу, договорились?

Леня как будто бы и не слышал:

— И моя мать хочет вас увидеть, говорит: когда своего черта-дьявола приведешь, желаю ребра ему посчитать.

— Это мне, что ли?

— Ага, дядь Вань.

— Так и сказала?

— Так и сказала.

— Не-а, Леня, — передумал вдруг Ванька, — тогда сразу говорю: в Заречный не пойду нынче и в гостях у вас не буду.

— Почему, дядь Вань?

— Ты же сам говоришь: твоя мать мне желает ребра посчитать. Что ж я, такой глупый, что добровольно на эшафот поднимусь?

— На какой эшафот?

— Ну, на котором казни совершают.

— А кто вас, дядь Вань, казнить собирается?

— Ну как кто, ты же сам сейчас сказал: твоя мать, забыл?

Тут Леня спохватился:

— О-о, это же я, дядь Вань, просто так, образно, что ли! Она, мать, ворчит: кто, мол, он такой — про вас, а я вам про черта-дьявола, да? Я это образно. Мама у меня хорошая. Я ее люблю!

— Ладно, ладно, я пошутил, — сдался Ванька.

Они постояли еще немного и занялись делом.

После работы Ванька зашел к Каширину и поделился своей задумкой насчет вагончика.

— Что скажете, Афанасий Львович?

Тот согласился: