В поисках Великого хана - [94]
Двое молодых людей побывали и около другой кучки испанцев, молча смотревших на ближайшие бойо. Здесь были корабельные слуги и юнги, привлеченные наготой индианок. Замужние молодые женщины и матери семейств носили узкую набедренную повязку из хлопчатобумажной ткани. Что касается девушек, то те ходили совсем нагие, выставляя напоказ свое тело, всегда стройное и гибкое., Иначе, впрочем, и быть не могло у племен, применявших детоубийство, этот отбор с помощью смерти, уничтожая всех новорожденных слабого здоровья или плохо сложенных.
Молодежь с каравелл, возбуждаемая женской наготой, соблазняла издали индианок, показывая им стеклянные бусы, куски битого стекла, служившие зеркалами, позолоченные пуговицы, мелкие гвозди, и краснокожие красотки с жесткими и жирными волосами, расточая улыбки и показывая острые зубы, произносили непонятные слова, воспринимаемые белыми как приглашение подойти ближе. Созерцание нагой плоти, хоть и размалеванной красками, волновало и манило людей, прибывших сюда из краев, где нагота считается грехом и где женщины не только прикрывают свое тело одеждой, но и удлиняют ее сверх всякой надобности при посредстве широких хвостов из ткани, свисающих с рук и волочащихся у пяток. И так как испанцы все еще не повидали ни Великого Хана, ни несметных его сокровищ, они были не прочь вкусить от чар этой райской наивности, этого младенчества человечества без «твоего» и «моего», без законов, без войн.
Иногда резкий окрик какого-нибудь туземца, отца или брата одной из краснокожих красоток, заставлял ее отпрянуть назад и скрыться. Но чаще всего трудности, связанные с взаимным непониманием, не препятствовали молодым людям составлять пары и уединяться в лесу, куда белый мужчина уводил, обняв за гибкую талию, женщину, которая, отдаваясь всем своим существом радости видеть в куске стекла собственное изображение, любоваться извивами ожерелья из гладких блестящих зерен на розоватых магнолиях своих грудей, казалось забывала о своем спутнике.
Внимание наших пажей привлекла еще одна кучка матросов, над которой поднимались султаны тонкого, прозрачного синеватого дыма. Казалось, будто внутри составленного этими людьми круга происходит какая-то религиозная церемония, сожжение в огне приношений в честь неведомых божеств.
Молодые люди увидели тут и индейцев с женами; туземцы, усевшись на землю, держали в руке тлевшую с одного конца головешку — при ближайшем рассмотрении, свернутую трубкой траву, которую они подносили к губам и дым которой втягивали в себя. После открытия острова Гуанаани адмирал и многие его спутники не раз обращали внимание на сухую траву, которую возили в своих пирогах индейцы, встречавшиеся им во время плавания от острова к острову. Белые никак не могли понять назначения этих сухих ломких листьев, предполагая, что, несмотря на свой едкий запах, вызывавший у испанцев кашель и слезы, они все же съедобны. И лишь здесь, на берегах этой кубинской бухты, им впервые пришлось увидеть, как тлеют эти свернутые из травы головешки, называемые туземцами табаком, и лишь здесь они впервые полюбопытствовали, что представляет собою их дым.
Матросы и юнги по нескольку раз затягивались предложенной им индейцами головешкой, но чаще всего дело кончалось тем, что, закашлявшись и почувствовав тошноту, они старались поскорее отдать табак кому-нибудь из товарищей. Некоторые, напротив, легко перенося эти затяжки, повторяли их, сообщая о своих подвигах, для первого раза весьма удалых, раскатами громкого смеха.
И никто из находившихся тут не мог, конечно, предвидеть, что этот обычай бедных и забитых подданных Великого Хана, у которых не было даже одежды, чтобы прикрыть наготу, распространится по всему миру и станет всеобщим и наиболее терпимым пороком.
Фернандо Куэвас, подражая другим, пожелал взять в рот одну из таких головешек со стелющимся над ней синеватым дымком. Ему нравилось быть на глазах у Лусеро таким же, как наиболее отчаянные и закаленные моряки с «Санта Марии», и он делал героические усилия, чтобы сдержать кашель и тошноту, подступавшие к его горлу из-за необычности ощущений при первых затяжках. Он испытал, впрочем, даже своеобразное наслаждение, так как вдыхание этого чертовски пахучего дыма действовало успокоительно и усыпляюще.
Юноша и молодая девушка покинули кучку курильщиков и, решив устроиться где-нибудь между деревьями, удалились в начинавшийся тут же лес. Здесь, оказавшись в относительно уединенном месте, Лусеро отдала дань женскому любопытству и захотела попробовать вкус головешки, которую Фернандо принес с собой. Сделав затяжку, она закашлялась, и у нее из глаз потекли слезы, но настойчивые уговоры Фернандо, который был, казалось, в восторге от этого развлечения, заставили ее повторить попытку найти удовольствие в дыме, спускавшемся по ее глотке, как болезненная и одновременно щекочущая царапина. Они поочередно прикладывались к этому свернутому трубкой пучку сухих листьев, и, прежде чем тот полностью выгорел, Лусеро, бледная как полотно, закрыла глаза и опустила голову на плечо Фернандо.
Все завертелось у нее в глазах, совсем, по ее словам, так же, как в первый день плавания, когда она узнала, что такое качка и морская болезнь. Фернандо тоже страдал от какого-то недомогания в желудке и в голове из-за большого числа сделанных им затяжек, и оба слуги, отказавшись от прогулок по лесу и окрестностям, продолжали неподвижно сидеть на месте, опираясь один на другого, как если бы они спали, и вместе с тем отдавая себе полный отчет, в чем причина головокружения, пока не наступил вечер и им не пришлось сесть в баркас, чтобы возвратиться на флагманский корабль.
