В поисках Великого хана - [51]

Иные участники этих бесед у старого Перо Васкеса рассказывали о том, что случилось пятнадцать лет назад с неким одноглазым шкипером, жителем соседнего поселка Уэльвы, постоянно ходившим в плавание между Канарскими островами и Англией. И они еще раз повторяли историю приключений Алонсо Санчеса: как застигла его буря но время одного такого плавания и угнала на запад; как ОН пристал к большому острову, где запасся водой и дровами, и направился оттуда в Европу; как один за другим стали гибнуть матросы его экипажа; как он высадился на острове Мадейра или на соседнем, Порту-Санту; как он умер, не выдержав всех этих испытаний, но успел сообщить о своем открытии приютившему его семейству.

Кое-кто из людей, приходивших в монастырь побеседовать с чужеземцем, припоминал, что Колон как будто Жил когда-то в Порту-Санту и на других португальских островах. Может быть, именно он и получил все сведения от умирающего шкипера или от кого-нибудь из семьи Пеллестреллу. Этим они и объясняли ту уверенность, с которой этот человек говорил о существовании других островов вблизи Канарских, являющихся как бы передовым постом азиатского материка.

На этих сборищах говорилось также и о жителях португальских и испанских островов в океане и о необычайных явлениях, которые нередко происходят там. Обитатели Азорских островов после сильных бурь подбирали гигантские стволы бамбука, внутри которых от узла до узла хватило бы места для нескольких асумбре[73] вина. Приносили волны также и стволы других деревьев из чужих краев. Говорили даже, что как-то раз море выбросило на песок два трупа, которые не походили ни на белых, ни на негров.

Некоторые моряки, бывавшие на Канарских островах, постоянно видели в одной и той же точке горизонта неподвижное облако, по всей вероятности — остров, и жалели, что не располагают каравеллой, чтобы отправиться на его розыски.

Когда брал слово Перо Васкес де ла Фронтера, наступала особая тишина. Он опять рассказывал о своем плавании на португальском судне, которое открыло западный путь в океане. Так называемое Травяное море — современное Саргассово — затрудняло путешествие. Матросов пугали эти гигантские луга посреди океана. Не таятся ли под этими плавучими травами скалы, едва покрытые водой, о которые вот-вот разобьется корабль? И капитан, вняв этим спасениям, повернул назад, боясь оказаться узником этого подводного леса.

Васкес никогда не высказывал никаких сомнений относительно существования дальних земель. Он сокрушался, что не он был капитаном того португальского судна. Он-то хотел продолжать путь, невзирая на зеленую преграду, И заканчивал он всегда свой рассказ такими словами:

— Тот, кто снова явится туда, должен будет без страха врезаться в эти травы носом своего корабля. Они раздвинутся, и он свободно сможет продолжать свой путь. Два моряка из Палоса, ходившие севернее Англии и застигнутые как-то бурей, видели на западе землю, и кто-то сообщил им, что это берега Татарии, иначе говоря — обширной империи Великого Хана, той самой, которую теперь собирался искать этот чужеземец, приятель монахов.

И среди всех этих разговоров при свете звезд неизменно раздавалось в конце концов имя сеньора Мартина Алонсо.

Он был самым богатым и влиятельным из Пинсонов; семейство это по своей многочисленности походило скорее на племя и жило в Палосе и Могере. Сейчас Мартин Алонсо был в отсутствии. Он повез андалусские вина в порт Остию, чтобы продать их в Риме. Многие ждали его ращения и спорили о том, каково будет его мнение по поводу иностранца, который взбудоражил город грамотами их высочеств и снаряжением судов.

Фернандо Куэвас старался разузнать, чем же так примечателен этот моряк.

— Это самый великий, самый отважный человек из всех, кто когда-либо родился в нашем краю, — сказал ему один из собравшихся. — Никто не пользуется таким влиянием в морском деле, как он. К тому же, он всегда имеет в своем распоряжении собственное судно, а порою еще два-три наемных, и, кроме того, у него множество весьма влиятельных родственников и столько же друзей.

Шли дни, и дон Кристобаль, несмотря на грамоты их высочеств и поддержку королевских чиновников, все еще не решался «поставить стол» в Палосе. «Поставить стол» — означало объявить запись в экипаж корабля. Для этого, по существовавшему обычаю, на площади перед церковью ставили стол, на котором лежала большая куча денег, предназначенных для немедленной расплаты с теми, кто запишется в тетрадь с корабельным списком. Колон боялся позора, который ему предстояло пережить, когда моряки Палоса, Могера и Уэльвы будут смеяться и глядеть на стол, стоя в стороне и не подходя к нему.

На всем побережье графства Ньебла, в этой стране замечательных моряков, он встретил до сих пор только четырех человек, готовых сопровождать его, и то благодаря королевскому указу, обещавшему помилование всем судившимся или осужденным, если они запишутся в экипаж.

Один матрос, живший вблизи Палоса, по имени Бартоломе Торрес, поссорился с городским проповедником Хуаном Мартином, человеком крутого нрава, и заколол его. Дрались они один на один и совершенно честно, и все же суд приговорил его к смерти на виселице, оттого что покойный состоял на службе у городских властей.