В поисках Великого хана - [123]

Поблизости от Рио де Оро адмирал видел собственными глазами трех «высоко поднявшихся над водой сирен, но они не были такими красивыми, какими их обычно рисуют, и лицом походили скорей на мужчин».

Повидать трех сирен не составляло в жизни Колона никакого особенного события. Давным-давно он сжился с этими частностями своей фантастической географии. Ведь сообщал же он, будто видел сирен в Гвинее, посетив еще в юности принадлежащие португальцам берега Манегеты. Он жалел только о том, что не мог поймать ни одной из этих сирен, которые в действительности были морскими коровами, весьма часто встречавшимися в те времена в водах Антильского архипелага. Ему хотелось бы засолить такую сирену, чтобы доставить ее в Испанию и показать их высочествам.

Несколько дальше он дал имя Монте де Плата[94] одной из очень высоких гор, вершина которой была окутана белыми или серебристыми облаками.

Во время этого последнего обследования острова Эспаньола он использовал свой авторитет начальника экспедиции, чтобы подорвать авторитет Мартина Алонсо и очернить в глазах своих спутников его действия.

Пинсон взял на свою каравеллу четырех туземцев с острова Эспаньола, чтобы отвезти их в Испанию и научить испанскому языку. Адмирал, возмутившись поступком Пинсона и рассматривая его как проявление тирании, наделил этих индейцев подарками и отпустил по домам. Но он и сам поступал точно так же на любом из открытых им островов, задерживая у себя индейцев — мужчин и женщин, и, хотя многие из них убежали, все же на его каравелле находилось десять пли двенадцать туземцев, которых он вез с собой, чтобы их могли повидать испанские государи.

На одной из якорных стоянок невдалеке от берега к Колону явился местный король с тремя приближенными, и адмирал, угостив его, по своему обыкновению, галетами с патокой, подарил ему красный колпак и вязку стеклянных бус. Эти и другие туземцы рассказали ему об островах Кариб и Матинино; по их словам, на последнем жили исключительно женщины. Колон очень жалел, что состояние его кораблей, сильно протекавших у самого киля, не позволяло ему осмотреть названные острова. Как всегда, местные жители утверждали, что на них находятся несметные сокровища всякого рода — масса золота, много камеди и ахе — местного перца, без которого туземцы отказываются есть. Но оба судна, истрепанные длительным плаванием, «могли рассчитывать только на бога, и нужно было поскорее возвращаться», — жаловался в своем дневнике адмирал, лишенный возможности захватить нескольких амазонок и доставить их королевской чете.

По мере того как Колон продвигался вдоль берега Эспаньолы на восток, туземцы все чаще говорили ему о каких-то бледнолицых и бородатых людях, носивших то же оружие и объяснявшихся на точно таком же языке, как и они, которые прибыли в эти края на точно таком же «плавучем лесе». Это случилось в те времена, когда нынешние старцы, почитаемые всем племенем, были полными сил молодыми мужчинами. Но адмирал не проявлял интереса к этим рассказам, отозвавшись о них как о баснях и обмане индейцев.

Столь же мало значения придал он и находке разбитой и полусгнившей кормы не то испанского, не то португальского корабля, обнаруженной им, на побережье острова Гвадалупа по прошествии многих месяцев, во время второго его путешествия в поисках Великого Хана. Равным образом и панегиристы Колона все как один с таким же пренебрежением отнеслись к этой находке, словно дело шло о каком-нибудь не заслуживающем внимания пустяке.

Некоторые высокопоставленные индейцы, беседуя с адмиралом, называли ему селения, в которых можно было услышать рассказы о «сыновьях неба» и где их вспоминали с явною неприязнью, что было, по-видимому, плодом дурной славы, которую они по себе оставили.

13 января, то есть за три дня до того, как каравеллы, покинув берега Эспаньолы, направилась по океану в Испанию, группа матросов, съехав на сушу, столкнулась с открытой враждебностью местных жителей, и это было первым подтверждением опасений Мартина Алонсо за жизнь матросов, оставленных в Навидад.

Белые встретились с толпой голых индейцев, которых было более пятидесяти; все они были длинноволосые, «как женщины в Кастилии, и украшены перьями попугаев и других птиц. И все они были вооружены большими луками и стрелами, а также палками из твердого дерева, заменявшими им мечи».

Оказав поначалу христианам притворно любезный прием, некоторые из них взялись за оружие, тогда как другие стали готовить веревки, чтобы вязать ими белых. Испанцы, которых было шесть человек, увидев впервые за все это плавание, что голые люди отваживаются напасть на них, пустили в ход шпаги и арбалеты. Одному индейцу был нанесен сильный удар шпагой по ягодицам, другой был ранен стрелой в грудь, и если бы не вмешательство находившегося поблизости штурмана, шестеро разъяренных неожиданным нападением моряков перебили бы немало туземцев.

Такова была первая стычка между белыми и краснокожими обитателями Нового Света.

Выслушав рассказ о случившемся, адмирал решил, что это были карибы, приезжающие сюда охотиться налюдей; в связи с этим он выразил опасение, как бы христиане из крепости Навидад, подойдя к этому берегу на баркасе, не попали в руки индейцев. Пинсон считал, что эти индейцы принадлежат, возможно, к тем племенам острова Эспаньола, которые проявили враждебность по отношению к таинственным белым, побывавшим тут в прежние годы.