В поисках Великого хана - [106]

Оба корабля стали на якорь против этого, судя по всему, молодого еще селения, — по крайней мере, все хижины его выглядели совсем новыми. Индеец направился к берегу в своем челноке, и вскоре местные жители, привлеченные его рассказами, собрались все вместе: их было человек пятьсот, среди которых был и король.

С этого времени мореплаватели стали встречать местных королей, или кациков, — явление, с которым они не сталкивались ни на Хуане, ни на ранее открытых флотилией островах, где не было, по-видимому, других начальников, кроме нескольких человек, пользовавшихся кое-каким влиянием, вернее всего — колдунов.

И так как корабли бросили якорь совсем близко от берега, то большое число индейцев добралось до них вплавь. Почти все они носили в ушах или продетыми через ноздри очень красивые золотые горошины, которые охотно обменивали на разные безделушки. И здесь это не было с их стороны торговой сделкой, вызванной жаждой выгоды, но простым обменом, которому они приписывали мистическое значение и который должен был обеспечить им благосклонность сыновей неба.

Король, которому его люди оказывали величайший почет, оставался на берегу, и адмирал отправил ему подарки, принятые тем с величественным изъявлением благодарности.

Колон узнал, что «это был молодой человек двадцати одного года и что при нем находились его старый воспитатель и другие советники, отвечавшие от его имени, ибо он был поразительно неразговорчив». Один из индейцев, приплывших сюда вместе с флотилией, беседовал с королем и сказал ему, что христиане спустились с неба и что так как они ищут золото, то собираются отправиться на остров Бабеке. Король ответил, что они поступают правильно и что на этом острове они действительно найдут много золота.

Вместе с индейцем-переводчиком съехал на берег и Диэго де Арана, главный альгвасил флотилии. Поскольку в этих краях стали появляться туземные короли, кузен Беатрисы решил, что ему представляется случай выполнить обязанности посла, приличествовавшие его дворянскому званию и положению среди участников экспедиции. Советники короля указали главному альгвасилу, какого направления нужно держаться, чтобы попасть на Бабеке, и сказали, будто это потребует лишь двух дней.

Индейцы по-прежнему отсылали белых за столь ценимым ими золотом куда-то чуть подальше, причем всякий раз не без умысла утверждали, что богатые золотом места находятся совсем близко. В заключение советники короля объявили от его имени, что если белым что-нибудь нужно и в их стране, то они с большим удовольствием удовлетворят их желания.

— Все они ходят нагишом, в чем мать родила, — говорил Арана, рассказывая по возвращении на корабль своему «незаконному» родственнику о беседе, состоявшейся у него с королем, — даже женщины, и никто не выказывает при этом ни тени смущения. И мужчины и женщины тут гораздо красивее, чем те, которых мы до этого видели; они чуть ли не белые, и если бы они ходили одетыми и оберегали себя от действия солнца и воздуха, то казались бы почти столь же белыми, как уроженцы Испании. Все они также упитанные и сильные, а не худые и хилые, как те, которых мы до этого видели, да и разговор у них гораздо приятнее, и они не принадлежат, надо полагать, ни к какому исповеданию.

Днем на флагманский корабль прибыл со своей свитой местный король, и адмирал через переводчиков сообщил ему, что испанские короли — самые могущественные государи на свете. Но ни индейцы-переводчики, ни туземный монарх не поверили этим словам адмирала, приписав их скромности белых; ибо они считали, что те спустились прямо с неба и что если в Испании и впрямь есть какие-то короли, то они владыки небесные, а не земные.

Молодой король этой страны говорил очень мало и скорее был окружен благоговением религиозного свойства, чем пользовался политической властью. Колон предложил ему всевозможное угощение из своих личных запасов, главным образом сладости.

Этот король-колдун ограничился тем, что отведывал от каждого из этих лакомств по маленькому кусочку, как если бы он совершал своеобразный обряд причастия, и тотчас же отдавал остальное своему воспитателю, советникам и прочим членам своей свиты, рассевшимся на палубе корабля.

На следующий день матросы в виду острова Тортуга ловили сетями рыбу, а на берегу тем временем продолжался торг, или, вернее, мена, между христианами и индейцами. Последние принесли множество стрел, употребляемых пиратами с Карибы или каннибалами и изготовленных из тонких и крепких тростинок, на конце которых был прикреплен рыбий зуб, смоченный ядом и отравлявший рану.

Двое из этих индейцев, показывая те места своего тела, где недоставало больших кусков мяса, уверяли белых, будто оно было вырезано и съедено каннибалами. Адмирал не поверил им. Он не мог представить себе, чтобы воины Великого Хана, посещавшие эти земли с целью Поимки рабов, могли быть кровожадными людоедами.

Некоторые матросы в обмен на стеклянные бусы стали лолучать от туземцев тончайшие пластинки из низкопробного золота, называемого ими гуаньин. Один из индейцев, входивший в состав королевской свиты и прозванный моряками кациком, держал в руке подобную золотую пластинку, но, не пожелав отдать ее только за одну вещь, удалился в хижину, где разделил эту пластинку на крошечные кусочки, с тем чтобы благодаря этому получить побольше различных предметов. Матросы, однако, надавали ему такой мелочи, что он своею уловкою едва ли что-нибудь выгадал. Впрочем, он хотел лишь одного: получить возможно больше предметов, принадлежавших ранее белым, ибо мистическая сила этих предметов возрастала соразмерно увеличению их числа, а это и было тем самым, что они ценили превыше всего.