В поисках русской мечты - [9]

Александр ПРОХАНОВ. Я здесь появился раньше, чем Вы. Я приехал в момент, когда уже кончилась страшная война, когда храмы ещё стояли разорённые, когда у алтаря было написано «мин нет», когда многие храмы заваливались или уже завалились. И сюда после войны приехали уцелевшие в этой бойне люди, которые были ранены, которые славили жизнь и Господа. Они, может быть, не знали, что славят Господа, но славили жизнь за то, что уцелели. Это были архитекторы и реставраторы. Всеволод Петрович Смирнов, который псковский Кремль восстановил, он здесь повесил на флюгеры потрясающие прапоры. И дивный кузнец — кроме всего прочего. Борис Степанович Скобельцын, который исходил своими длинными журавлиными ногами всю Псковщину. Семён Степанович Гейченко, который музей-заповедник Пушкина из праха поднял. Это были удивительные люди, которые создали такое притяжение, что сюда приезжала вся элита Петербурга — Ленинграда, Москвы. Здесь бывала Ахматова, Лев Николаевич Гумилёв приезжал, писатели, художники… И это была какая-то вспышка, ликование. Думаю, что это был русский ренессанс, русское возрождение, краткий его миг. И я оказался в этой вспышке. Я его помню как солнечный удар, как говорил Бунин. По мере того, как я сюда приезжал, и по мере того, как старели мои друзья, а потом уходили один за другим, я видел, что здесь всё как-то затихало. Конечно, крах государства, русский народ-подранок, уныние — всё это было в 90-е годы. И когда отсюда ушла 6-я воздушно-десантная рота, в то безвременье, когда не было государства, когда людям не на что было опереться, здесь продолжали жить батюшка Иоанн и отец Николай.

И теперь, когда страна выстояла, я жду новой вспышки. Всё во мне говорит о том, что новая вспышка должна быть. Опять грозные времена, опять большие тревоги у государства, опять мы накопили силы, нас не били, не ссылали, не гнали. И у меня есть ощущение, что именно здесь, на Псковщине, произойдёт очередная вспышка света. Я Ваш приезд с этим связываю. Может быть, и не Вы сюда эту вспышку привезёте, но она и Вас озарит здесь.

Митрополит ТИХОН. Можно только надеяться, и благодарить вас за такую твёрдую веру в развитие новых сил и в востребованность сил, укоренённых на этой земле и готовых прийти к нам в поддержку. Конечно, хотелось бы. Псковская земля совершенно поразительная. Мне кажется, это самая красивая земля в России. Я её именно так воспринимаю. Даже в 80-е годы, а в 70-е, 60-е — наверное, ещё в большей степени, это был центр духовной жизни России. Не только потому, что Псково-Печорский монастырь, а потому, что на приходах были потрясающие священники. В том числе и ветераны войны, которые вернулись с фронтов и укрепили свою веру не в семинариях, не в философских беседах, а между жизнью и смертью. И они здесь увидели Бога, здесь схватились за его ризу. Бог привёл их сюда, как отца Алипия, который воевал. Я помню, как в начале 80-х годов 9 мая в Псково-Печорский монастырь приезжал военный комиссар поздравлять наших ветеранов. И они на Успенской площади выстраивались шеренгой: в чёрных рясах, с крестами и без (в соответствии с тем, священники они или нет), но все с орденами, с планками медалей на рясах. Зрелище было необыкновенное.

Они были самые разные. Человек удивительного мужества, который служил в военной разведке и взял не одного языка, архимандрит Феофан. Грудь его была украшена огромным количеством орденов. Он был невысокого роста, и фамилия у него была Малявка. Это был настоящий старец — величайшей любви и величайшего смирения, прозорливый, великий. И как-то он сказал: «Да, я был в разведке, туда меня послали, но я всю войну молился, чтобы не убить ни одного человека. Да, в плен я брал. Но по милости Божьей даже не убил ни одного врага».

Отец Алипий — легендарная личность. Архимандрит Алипий Воронов дошёл до Берлина, сам себя называл советским архимандритом, нисколько не двоясь и не смущаясь этого определения. Хотя у него с советской властью порой были самые жёсткие отношения. Но он понимал время. И он вёл людей ко спасению именно в то время, он утверждал веру в Бога именно в то время. Он воцерковлял огромное количество людей, в том числе интеллигенцию, в том числе и вас, и Солоухина, и Козловского и многих, многих, многих, кто здесь был. И, уезжая от него, они уносили в своей душе частицу веры, которую он им передавал своей монашеской и офицерской судьбой. Это были великие люди.

Александр ПРОХАНОВ. Я был у Матросова. В лесу, на поляне, на том месте, где он закрыл грудью дот, стоит одинокая стела. И у меня возникла мысль, что, если бы он выжил, он бы ушёл в храм. Потому что это и есть то высочайшее переживание войны, жизни, смерти, жертвенности, которое людей меняет в корне, если они не умирают при этом.

Митрополит ТИХОН. Происходит по-разному. Я бы не сказал, что все люди, даже получив смертельные раны и после них оставшись в живых, становились верующими и церковными людьми. Большинство, да. Но для многих вера была настолько сокровенной частью их жизни, что любые разговоры о ней они принимали в штыки, не хотели говорить. Тем более, когда вдруг начинались несколько экзальтированные и надуманные истории. Таким был Виктор Петрович Астафьев.