В поисках оружия - [38]

С тропы, проложенной от окопов, мы свернули на дорогу. Мимо тянулся громадный транспорт раненых. На крестьянских телегах, которые с трудом везли тощие лошаденки, лежали на соломе раненые. Изможденные страданиями лица, окровавленные повязки... Около телег, держась за них, тащились стрелки, получившие более легкие ранения.

Не все ли равно для них, кто виноват в их муках и страданиях! Что значит для них Главное артиллерийское управление или Главное управление генштаба! Какое им дело до всего этого! Как бесцельны были наши взаимные упреки, дрязги, самооправдания!

«Вот оно, наше общее преступление, — думал я. — Да, преступление! И никакие разговоры не помогут нам скрыться от ответственности за него».

ВЕЛИКИЙ ОТХОД

Что я видел в окопах

Помощь русской армии в ее «оружейном голоде» не могла ограничиться только сбором и исправлением винтовок, брошенных на полях сражений. Ведь огромное количество винтовок находилось в войсках, в окопах и различных боевых частях. Сохранить это оружие — значит найти еще одну возможность уменьшить крайнюю нужду в нем. А это, в свою очередь, зависело от того, в каком состоянии содержалось оружие, насколько бережно и умело с ним обращались стрелки. «Береги винтовку пуще глаза» — эта поговорка имеет огромный смысл, особенно на войне. Вот почему, наладив организацию этапных мастерских, я вновь поехал на передовые позиции для детального осмотра оружия, находящегося в войсках. Мне нужно было ознакомиться с условиями боевой службы винтовок и помочь войсковым частям лучше сохранять их.

В начале мая я направился в 12-ю армию. Весна была в полном разгаре. Я ехал в автомобиле, а по сторонам дороги тянулся как бы сплошной сад цветущих яблонь, вишен, груш.

Собиралась гроза. Темно-синие тучи покрыли небосклон, и на этом фоне еще нежнее выделялось царство белых цветов. Загрохотал гром, красиво заблистали молнии, закачались головки цветов. Гром перекликался с грохотом артиллерийской канонады, которая становилась все слышнее по мере моего приближения к позициям.

Вместо цветущих фруктовых деревьев все чаще и чаще стали попадаться на пути разрушенные села, деревни, сожженные фольварки. Деревянные строения, поврежденные снарядами артиллерийских орудий и пожарами, растаскивали на дрова квартировавшие поблизости войска. Роскошные леса срубали на устройство засек, заграждений, блиндажей в окопах.

Вдоль всего фронта возводили несколько линий тыловых позиций. Все оставшееся население было привлечено к этим работам. Под наблюдением саперов рыли окопы, строили укрытия, проводили и улучшали дороги. В болотистых местностях устраивались гати для проезда артиллерии и обозов. И вновь рубили и уничтожали богатые леса.

Расположенные вблизи позиций местечки были заняты штабами, перевязочными пунктами, обозами, парками. Всюду виднелись коновязи. На опушках притаились замаскированные батареи. Все старательно укрывалось от взоров наблюдателей с неприятельских аэропланов и привязных аэростатов. Войска передвигались исключительно ночью.

Из штаба 22-й пехотной дивизии я выехал верхом в сопровождении казака на позиции Вильманстрандского полка. Все утро гремела канонада: противник обстреливал артиллерийским огнем позиции этого полка.

Штаб полка располагался в подвальных помещениях двухэтажной школы, полуразрушенной снарядами. Вся местность была хорошо видна с неприятельских линий, и противник немедленно открывал огонь по каждому появлявшемуся человеку. Поэтому подступы к школе были укрыты замаскированными ходами сообщений. Еще за полверсты до штаба я должен был слезть с лошади и отдать ее казаку.

Командир полка оказался моим бывшим учеником из Офицерской стрелковой школы. Он рассказал, что за последнее время положение полка сильно ухудшилось: немцы, не щадя снарядов, донимали постоянными обстрелами. А началось все с того, что в первый день пасхи несколько немецких солдат и офицеров пришли к русским в окопы «поздравить с праздником». Опасаясь, что это «поздравление» имеет совсем другую цель — высмотреть расположение полка, его укрепленных линий, пулеметных гнезд, — командир взял в плен непрошеных гостей и отправил их в тыл. С тех пор германская тяжелая артиллерия не переставала бомбардировать расположение полка.

— А нам отвечать нечем, — печально кончил он свой рассказ.

В полку я пробыл несколько дней, так как оружие приходилось осматривать только урывками. Как-то во время осмотра вдруг раздалась команда: «По местам!» Я подошел к бойнице и осторожно заглянул в нее. На неприятельской стороне было заметно оживление. Отдельные фигурки бежали от расположенных в тылу немцев халуп к передовым позициям. Несколько всадников неслись по направлению другого фольварка. Эта скачка была безумием. Наш окоп, как будто его кто-то подстегнул, вдруг ожил от бешеной стрельбы. Солдаты хотели воспользоваться теми немногими минутами, когда неприятель стал виден. Вот упало несколько немецких пехотинцев; один из всадников свалился вместе с лошадью. Гогот и ликование пронеслись по нашему окопу. Ружейную и орудийную стрельбу открыл и противник.

Стоявший рядом со мной солдат без устали выпускал одну обойму за другой, видимо плохо прицеливаясь. Открывая затвор, он иногда подправлял патрон пальцем.