В поисках Одри - [4]

– Ты хочешь играть в руммикуб? – с недоверием спрашивает Фрэнк.

– Почему бы и нет, – с легкостью отвечает Линус, и они тут же отправляются в игровую комнату. (Когда мне исполнилось тринадцать, мама с папой ее перекрасили и окрестили «норой для подростков», но она все равно так и осталась игровой комнатой.)

Я выжидаю, когда на горизонте станет чисто, после чего направляюсь на кухню, а мама наливает себе вина.

– Ну вот, – сообщает она, – за ними просто надо немного присматривать. Нужен родительский контроль. Я помогла им увидеть картину в целом. Компьютерной зависимости у них нет. Просто надо напоминать детям о том, как еще можно проводить время.

Разговаривает она не со мной. А с воображаемым Судьей из «Дейли мейл», который постоянно следит за ее жизнью и оценивает по десятибалльной шкале.

– А мне кажется, что руммикуб для двоих не очень подходит, – говорю я. – Никогда не закончится.

Мама призадумалась. И я уверена, что она нарисовала в своем воображении такую же картину, как и я: Фрэнк с Линусом мрачно сидят, разложив перед собой поле для руммикуба, проникаются к нему ненавистью и заключают, что все настольные игры – чушь и бред.

– Ты права, – наконец говорит она. – Пойду, наверное, с ними поиграю. Чтобы веселее было.

Меня она присоединиться не приглашает, за что я благодарна.

– Ну, желаю хорошо отдохнуть, – говорю я и беру пачку печенья, после чего сбегаю из кухни в свою нору и, лишь врубив телевизор, слышу, как из игровой комнаты через весь дом доносится:

– Я ИМЕЛА В ВИДУ НЕ КОМПЬЮТЕРНЫЙ РУММИКУБ!

У нас дома свои метеорологические условия. Случаются приливы и отливы, обострения и моменты покоя. Бывают мгновения лучезарного блаженства, бывает жуткий мрак, а иногда внезапно разражаются бури. И вот сейчас начинается шторм. Гром и молния, гром и молния. Фрэнк – мама – Фрэнк – мама.

– Да какая разница?

– Большая! Я сказала, компьютер больше не включать!

– Блин, но это та же самая игра, мам!

– Нет! Выключай! Я хочу, чтобы ты поиграл с другом! ПО-НАСТОЯЩЕМУ!

– Да когда два игрока – неинтересно. С тем же успехом можно и в кубики играть.

– Я помню! – Мама буквально перешла на визг. – Поэтому я пришла составить вам компанию!

– Ну я же, блин, этого не знал!

– Не ругайся! Будешь при мне ругаться, молодой человек…

Молодой человек.

Брат издает свой фирменный звук «Фрэнк в гневе». Он похож на рев носорога тире вопль отчаяния.

– Блин – это даже не ругательство, – отвечает он, пыхтя, словно силясь контролировать свой гнев.

– Ругательство!

– Да так говорят в фильмах про Гарри Поттера. Про Гарри Поттера! Как можно считать это ругательством?

– Что? – Маму словно с ног сбили.

– Гарри Поттер. Больше мне добавить нечего.

– Молодой человек, постой!

Молодой человек. Уже третий раз. Бедный папа. Ему все уши прожужжат, когда придет…

– Привет. – Голос Линуса застал меня врасплох, я от удивления подскакиваю с разворотом. В буквальном смысле. У меня рефлексы очень ярко выражены. «Чрезмерная чувствительность». Как и во всех остальных вопросах.

Он стоит в дверях. Долговязый подросток с каштановыми, свободно лежащими волосами, широкими скулами и улыбкой, похожей на дольку апельсина. Не в том смысле, что у него зубы оранжевые. А губы напоминают такую форму, когда он улыбается. Как сейчас. Остальные друзья Фрэнка никогда не улыбаются.

Линус входит в нору, и у меня от ужаса инстинктивно сжимаются кулаки. Он, наверное, ушел, когда мама с Фрэнком начали ругаться. Но в эту комнату никто не заходит. Это мое пространство. Брат ему что, не сказал?

– Фрэнк тебе не говорил?

У меня от ужаса вздымается грудь. В глазах уже стоят слезы. Горло как будто заледенело. Мне надо как-то сбежать. Надо… Но не могу…

Сюда никто не заходит. Потому что сюда заходить нельзя.

В голове звучит голос доктора Сары. Обрывки из наших сессий.

Когда вдыхаешь, считай до четырех, когда выдыхаешь – до семи.

Одри, организм верит, что угроза реальна. Но на самом деле это не так.

– Привет, – заново начинает он. – Я Линус. А ты Одри, да?

Угроза не реальна. Я пытаюсь ухватиться за эти слова, но их смывает волна ужаса. Всепоглощающая. Как ядерное облако.

– Ты их никогда не снимаешь? – Он кивком показывает на мои темные очки.

Грудная клетка у меня ходит ходуном от страха. Я каким-то образом протискиваюсь мимо него.

– Извини, – пыхчу я и бросаюсь через кухню, как лиса от охотников. Вверх по лестнице. В свою комнату. В самый дальний угол. И сажусь на корточки за занавеской. Я дышу, как поршневой двигатель, а по лицу текут слезы. Я вжимаюсь в ткань, словно только она может меня спасти.

– Одри? – слышу я встревоженный голос мамы за дверью. – Дорогая? Что случилось?

– Ну… просто… – Я сглатываю. – Этот мальчик вошел, я не ожидала.

– Ничего страшного, – успокаивает меня она, подходит и гладит по голове. – Все нормально. Я понимаю. Хочешь принять…

Мама никогда не произносит вслух названия лекарств.

– Да.

– Сейчас принесу.

Она идет в ванную, включает воду. А я думаю лишь о том, что я дура. Идиотка.

Ну вот, теперь вы знаете.

То есть не знаете – предполагаете. Чтобы никого не мучить, назову свой диагноз целиком. Социофобия и тревожное расстройство с эпизодами депрессии.