В поисках Нового Града - [77]

«Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний день сам позаботится о себе; довольно для каждого дня беды его (в русском переводе — „заботы его“) (Мф.6:26).

Именно так мы и жили с отцом Сергием. Что-что, а уж эту заповедь мы с ним соблюдали с буквальной точностью. Никогда у нас за душой не было ни гроша, и никогда мы с ним не думали о завтрашнем дне и не копили деньги, — и ничего, прожили жизнь. Да и мы ли только? И все наши друзья и близкие люди. Этой заповедью Христос преграждает путь к обогащению, к неравенству, к рабовладению, феодализму, капитализму, господству советских нуворишей, ибо стремление к накоплению и есть главная причина всех бед, всех зол — ненависти, звериной злобы, так называемой классовой борьбы. Эта заповедь не нравится отцу Сергию? Он предпочитает погоню за богатством? Невольно возникает вопрос: зачем же он ее соблюдал всю жизнь и, дожив до старости, так ничего и не накопил?

О себе он может сказать словами Некрасова:

„Есть и овощ в огороде —

Хрен да луковица.

Есть и медная посуда —

Крест да пуговица“.

А почему так? Да потому, что он не стремился к богатству (хотя, как священник, мог бы его, если бы хотел, накопить), а всю жизнь искал Царствия Божия и Правды Его. Так отец Сергий своей жизнью сам опроверг свои рассуждения о „странности“ этой заповеди.

Такой же странной кажется отцу Сергию и заповедь о „непротивлении злу насилием“. В своей работе о Л. Н. Толстом я пытался разобрать эту заповедь (см. „Граф и пахарь“ в книге „Лихие годы“). Не желая сейчас повторять то, о чем много и подробно говорилось, укажу, что отец Сергий всю жизнь также исполнял эту заповедь: он никогда ни с кем не дрался (уверен в этом), никогда никому не мстил, и даже, получив от меня ругательное письмо, не ответил тем же и сделал вид, что это письмо до него не дошло, — и ничего, живет и прожил жизнь хорошо и радостно, не имеет никаких врагов и со всеми находится в дружеских отношениях (не считая, конечно, идейных противников). Лучше ли было бы, если бы вместо этого он занимался ссорами и склокой? Думаю, что не лучше.

Так, отец Сергий своей жизнью сам опроверг свои рассуждения о „странности“ этой заповеди.

Странной кажется отцу Сергию „похвала оскопившим себя ради Царствия Небесного“. Пусть, приехав к себе в Псков (отец Сергий больше живет теперь в Москве и в Питере у друзей и родственников, но в Пскове, конечно, бывает), пусть он взглянет на портрет своего учителя епископа Антонина и вспомнит следующие его слова: „Живую церковь признаю Антихристовым, Иудино-торгашеским порождением. Отвержение ею аскетизма и поношение самой аскетической идеи считаю подрывом самого главного нерва христианства, отрицанием главной силы его и поношением Божией Матери, Святого Иоанна Предтечи и великих героев христианского духа“ („Труды первого Всероссийского съезда или Собора Союза Церковного Возрождения“, Торопец, 1925 г., стр. 31).

Был ли, однако, прав епископ Антонин, когда в столь резких выражениях выступал в защиту монашества? Да, он был совершенно прав. Весь смысл, вся цель христианства в том, чтобы сделать человека существом духовным, чтобы усилить в нем духовные потенции, чтобы преодолеть в нем все животное, земное, низменное. Поэтому Христос и одобряет тех „героев христианского духа“, кто находит в себе силы сублимировать всю свою энергию, все свои силы и всего себя отдать на служение Богу, разумеется, ничего никому не навязывая и ни к чему никого не принуждая, по принципу: „Могий вместить, да вместит“.

„А в некоторых местах, — пишет далее отец Желудков, — проглядывает национальная ограниченность, иудейская провинциальность Учителя. Или это Ему приписано евангелистами?“ (стр. 104).

Нет, никто никому ничего не приписывал. Отец Сергий, видимо, имеет в виду то место из Евангелия от Матфея, где рассказывается о том, как жена Хананеянка с криком требовала исцеления дочери и первоначальный жестокий ответ спасителя: „Я послан только к погибшим овцам дома Израилева“ (Мф.16:24).

Что здесь можно сказать? Мне вспоминается рассказ из жизни отца Амвросия, знаменитого Оптинского старца. Однажды пришла к нему цыганка и стала кричать: „Погадай мне, батюшка!“ Но ведь всякое чудо имеет, как это говорит сам отец Сергий, нравственный характер, — чудо же без веры в Бога есть кощунственное волхование, фокус-покус.

Но нечто подобное было и у хананеев: приверженцы экзотических, а иногда и отвратительных, зверских культов, они были особенно привержены всевозможным гаданиям, ворожбам и т. д. Хананеянка и к Христу пришла как к чародею. Отсюда ответ Христа: „Я послан только к погибшим овцам дома Израилева“ (подтекст такой: хотя и к погибшим, но все-таки верующим в Единого Бога и от Него ожидающим исцеления).

И отсюда дальнейшие суровые слова: „Нехорошо взять у детей хлеб и бросить собакам“ (Мф.15:26).

Это невежливо, нелюбезно, — но Христос — это Учитель, говорящий, как власть имеющий, „жгущий глаголом сердца людей“. И это почувствовала и поняла жена-хананея. И проникновенный ответ: „Да, Господи, ведь и собаки едят от крошек, падающих со стола господ их“ (Ин.15:27). В этом ответе признание превосходства веры в Единого Бога, смирение и любовь к Христу.