В поисках Нового Града - [74]

Можно указать лишь следующие различия: покаяние благоразумного разбойника у евангелиста Луки, — о нем не говорится в других Евангелиях, — и подробный рассказ евангелиста Иоанна о Матери Иисуса Христа, которая стояла у креста (и слова Христовы, обращенные к Матери и к нему), а также рассказ о том, как воин пронзил копием ребра уже умершего Спасителя. По-разному также излагают они предсмертные слова Спасителя, но как же могло быть иначе? Они стояли в толпе, скрываясь, боясь даже издали (все, кроме Иоанна) подойти к кресту, а подойдя к кресту, задержаться хоть на минуту лишнюю. Вполне естественно, что одни уловили одни слова, другие — другие. Даже то, что они по-разному передают свое впечатление о разбойниках, — это тоже вполне естественно: весьма вероятно, что благоразумный разбойник вместе со своим товарищем сначала хулил Иисуса Христа, а потом перед самой смертью спохватился, — и здесь произошло мгновенное озарение.

Кстати сказать, находясь в лагере, я часто замечал у «блатных» (а ведь это те же «разбойники») такие переходы.

И наконец, никаких противоречий нет в повествовании о воскресении. Иисус Христос являлся ученикам в разное время, при разных обстоятельствах; они и описали каждый свои видения. Если бы они хотели что-то сочинять, то все было бы совсем не так: они описали бы явление Христа перед толпами народа, покаяние судей, ужас палачей и так далее. Но, как известно, ничего этого в Евангелии нет. Почему это? Да потому что евангелисты писали то, что видели, и во время, близкое ко Христу.

Здесь, прося извинения у читателя, я позволю себе опять почти кощунственную параллель: между смертью, погребением и воскресением Христа и написанием Евангелий прошло примерно столько же времени, сколько между смертью моего учителя обновленческого Митрополита Александра Введенского и тем моментом, когда я писал о нем. А писал я о нем в последний раз в прошлом году, т. е. 32 года спустя после его смерти. Я тем не менее абсолютно точно изложил все что я знаю. Но ведь многого я не знаю, и, если о нем будет писать кто-нибудь другой, может быть, он вспомнит такие события, которые мне неизвестны (а мне очень многое неизвестно), и внесет исправления в мой рассказ.

Разумеется, нет никакого сходства, и даже помыслить невозможно сравнение между Александром Введенским и Тем, Чьего имени мы даже назвать недостойны, но свойства памяти у всех людей во все времена примерно одинаковы.

Так что ни о каких «непримиримых противоречиях» нет речи, и, только подходя с предвзятой мыслью, будучи ослеплен предвзятой идеей, человек может их увидеть.

Далее идут уже совсем странные придирки: почему Христос дал ученикам совет: «Продай одежду твою и купи меч». Об этом я уже говорил в своей работе о Л. Н. Толстом, которая является приложением к первому тому моих воспоминаний «Лихие годы». Да потому, что Христос сам идет на страдания, а не посылает на страдания своих учеников. О них Он говорит: «Из тех, кого Ты мне дал, Я не погубил никого». Ученикам Он дает указание бежать, а если нужно, то и защищаться.

Ничего противоречащего принципу: «Поднявшие меч от меча погибнут» — здесь нет: само собой разумеется, что речь идет о тех, кто «первый поднимет меч».

Ничего «недоброго» и странного нет и в чуде со смоковницей. Это лишь то, о чем говорит Христос в Своей прощальной беседе с учениками: «Кто не пребудет во Мне, извережется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают» (Ин.15:6).

Вообще, когда говорят о любви Божией, о любви Христовой, пламенной и могучей, нельзя сравнивать эту любовь со стародевической сентиментальностью. Любовь, пламенная и могучая, всегда связана с гневом. Это хорошо заметил знаменитый русский поэт:

«Господь, меня готовя к бою,

Любовь и гнев вложил мне в грудь,

И Он Десницею святою

Мне указал правдивый путь».

(А. К. Толстой)

Примеры священного гнева мы видим у Христа часто: и в Его обличениях фарисеев, и в Его горьких словах, обращенных к неверующим иудеям, — Христос сам иудей, — и восточный горячий темперамент свойствен и Ему, как очевидно свойственны и еврейские черты лица, и еврейский язык, и еврейский склад мышления — и все национальные черты, кроме греховных. Отца Сергия смущает «это странное множество бесноватых в Евангелиях» (почему их нет теперь?) (стр. 103).

Может быть, отец Сергий слышал когда-нибудь о существовании таких учреждений, как «сумасшедшие дома»? Туда их теперь и сажают. Но в Иудее их не было, и сумасшедшие разгуливали на свободе, а о том, что именно у душевнобольных бывают моменты сверхъестественных тайных откровений и особых мистических переживаний, свидетельствует такой компетентный специалист, как профессор Ясперс, замечательный немецкий философ-экзистенциалист, по специальности психиатр, проведший большую часть своей жизни в лечении психически больных (в берлинских психиатрических клиниках). Да, впрочем, и не только в психиатрических больницах можно и теперь наблюдать явления, аналогичные «беснованию».

Как православный священник, верно, отец Сергий, служа на приходе, сталкивался с таким явлением, как кликушество, называемое в народе «порчей».