В поисках молодости - [121]

День выдался теплый и солнечный. Зеленели луга. Люди работали в поле. Под Шяуляй мы увидели на лугу несколько советских самолетов. У железнодорожного полотна стояли летчики и дружески беседовали с людьми, делились табаком. Все выглядело донельзя буднично.

В Каунасе, прямо с вокзала, я позвонил домой в Верхнюю Фреду. Ответила жена. Она была взволнована, радовалась моему благополучному возвращению, говорила, что для меня есть куча новостей. Мы договорились, что она выйдет мне навстречу.

Миновав мост, я увидел вдалеке на железнодорожной насыпи Элизу, которая бежала ко мне и еще издали махала рукой. Задыхаясь, она стала рассказывать, что уже раз десять звонили по телефону и спрашивали, не вернулся ли я из Таллина.

— Откуда звонили?

— От Палецкиса. Ты же знаешь, он теперь… И она взахлеб рассказывала последние новости.

Едва мы вошли в комнату, как затрезвонил телефон. Да, звонили из Совета Министров и просили меня без промедления прибыть к Юстасу Палецкису.

Наспех умывшись, даже не попив чаю, я сел в автобус (они в то время ходили довольно редко) и уехал в город. На улице Донелайтиса, в красивом двухэтажном особняке, находился кабинет министров. За широким сверкающим столом сидел Юстас Палецкис, мой близкий знакомый еще по университету, хороший товарищ, антифашист, недавно вернувшийся из ссылки. Я заметил, что он утомлен, видно несколько ночей провел без сна. Лицо у него было бледное, веки покраснели. При виде меня он протянул руку, указал на стул и сказал:

— Давно тебя ищем. Кончается формирование Народного правительства. Тебе придется стать министром просвещения.

— Что вы?! — воскликнул я. — Я — литератор, бывший учитель. Я и не помышлял о таком…

— Никто из нас не помышлял, — сказал Палецкис. — Фашистский режим пал. Создается новая Литва, понятно?

— А чье это пожелание, чтоб я стал министром? — не сдавался я.

— Народа! — коротко ответил Палецкис.

Это слово меня обезоружило.

— Раз уж так, то нечего сопротивляться, — ответил я.

— Значит, по рукам. В любую минуту можешь принять дела в министерстве. Теперь им временно руководит Креве, но он занят и вроде бы не успел еще там разобраться.

Я зашел к Креве, но он оказался на совещании. Рабочее время подходило к концу, и я решил отложить посещение своего министерства до завтра.

Выйдя из Совета Министров, я гулял по городу. Каунас, древний город, который я так хорошо узнал за полтора десятка лет, сегодня выглядел другим. В центре появились незнакомые люди, одетые куда хуже, чем те, кто тут бывал раньше. Они веселились, громко разговаривали, смеялись — чувствовалось, они понимают, что наконец настал их час. Я встретил собратьев по перу.

— Ты слышал, Йонаса Шимкуса назначили редактором газеты «Летувос айдас»?[113]

— Нет, пока еще не назначили. Только поговаривают…

— А Цвирка?

— Я его не видел. Он хочет оставаться, как и был, писателем. Читал сегодня его статью? Рубит сплеча!

Вернувшись во Фреду, я поздно вечером дождался из города самого Цвирки. Он до полуночи рассказывал мне, как узнали про побег «вождя нации», как прихвостни Сметоны в ужасе тоже бросились бежать, как были арестованы самые ненавистные его приспешники — директор департамента безопасности Повилайтис и бывший министр внутренних дел Скучас, которые плели интриги против советских гарнизонов, вступили в заговор с гитлеровцами. Пятрас говорил о заседаниях в Совете Министров и во Дворце президента, о друзьях, которые после падения старой власти приступили к созданию Народного правительства. Оно намерено положить в основу своей политики дружбу с Советским Союзом.

Цвирка ушел, а я долго не мог заснуть, несмотря на утомительную поездку. На следующий день я уже всходил по ступеням лестницы Министерства просвещения. Мне доводилось бывать здесь и раньше, когда министерством управляли слуги Сметоны. Я видел, как они спесиво расхаживали по коридорам. Я был рядовым учителем, с людьми вроде меня они в разговоры не вступали. Разговаривали они короткими рублеными фразами, с ними не было смысла спорить — заранее было ясно, что ничего же выйдет.

Когда я попал в кабинет министра Йокантаса, со своего места встал человек, у которого я должен был, как говорится, «перенять власть». Я видел его не раз, знал, что в Мариямпольской гимназии, где я учился, он когда-то преподавал латынь и как-то даже был директором. «Детки, спишите с доски латинские склонения и спряжения и повесьте у кроваток, а на сон грядущий и проснувшись помолитесь и повторяйте правила, повторяйте», — учил он гимназистов. Именно он не так давно лишил меня места по приказу Сметоны. Да, встреча была не из приятных. Но что поделаешь…

Министр узнал меня и начал прямо:

— Вы знаете, так неладно получилось… уж так неладно…

— Что именно?

— Да вот с вами, господин министр… Думаете, я по своей воле? Приказали…

— Это теперь неважно, — сказал я.

— Ну, разумеется… Вы, надо полагать, на меня в обиде?.. Думаете, я… А я тут меньше всех виноват… Как же ослушаешься президента!..

— Ясное дело, президента надо слушаться… Но оставим это. Есть дела поважнее…

— Ну, разумеется, господин министр… Вы пришли перенять министерство. Пожалуйста… Но у меня есть личная просьба. Вы меня куда-нибудь в гимназию… Я же был директором…