В поисках мальчишеского бога - [3]

Когда отец говорил об этом несколько месяцев спустя, мы лежали посреди ярко-красного с оранжевыми и зелёными вкраплениями ковра заполярной тундры под лучами северного солнца. Мы раскинули уставшие руки-ноги на упругом ягеле и мечтательно смотрели на причудливые очертания облаков в высоком прозрачном небе.

— К тому же я знал, что на самом деле здесь всё по-другому, — произнёс он сонным голосом, собираясь вздремнуть несколько минут прямо посреди кустиков брусники и морошки.

Но всё это было спустя почти три месяца.

Открытие мира с тряпкой в руках

От перешейка, где находилась промежуточная база геологов, дорога вела дальше на север. Она петляла между сопок, поднималась на перевалы, спускалась вниз, огибала озёра и болотца. Хотя, сказать по правде, и дорогой-то её назвать можно было лишь условно. Отец рассказал, что давным-давно её пробили монахи. Не то в XVI, не то в XV веке. Не очень-то понятно, зачем они это делали, подумал я, зачем шли в края, где снег лежит чуть ли не круглый год.

Я опять замёрз, но уже знал, как с этим бороться. Я надел тёплый бушлат, который мне дали геологи. Да, в таких условиях быстро начинаешь понимать истинную ценность вещей и подарков.

Через час выяснилось, что у гэтээски сломалась третья скорость. Водитель перешёл на вторую. Так и плелись мы со скоростью десять километров в час до самого маяка. Я попытался слушать плеер, но он вскоре сел, потому что я забыл его зарядить.

Посёлок, куда мы ехали, находился рядом с маяком и назывался Цыпнаволок. Посёлок — это тоже громко сказано. Всего-то грунтовая дорога длиною метров сто. Не очень ровная и не очень прямая, с лужами и кое-где торчащими из земли камнями. Но утрамбована она была почти до состояния асфальта. И ведёт с одной стороны к морю, с другой — в тундру. Вот и все варианты.

По сторонам этой условной улицы стояли дома, сараи, котельная и что-то ещё в том же духе. Напротив единственной трёхэтажки — дизельная подстанция из серого силикатного кирпича. Рядом с ней — заброшенное здание с выбитыми окнами, над входом в которое висела покосившаяся надпись «Баня». Чуть в стороне — нечто странное с узкими окнами в мутных стеклянных квадратиках и закрытой на замок ржавой дверью. Когда-то здание было зелёным, кое-где остатки цвета ещё проступали. Вместе с краской обвалились и части кирпичей, остатки которых теперь смотрели на мир своими грязными рваными краями, точно куски мяса.

Наверное, когда-то здесь всё было новым и чистым, а жизнь — разумной и понятной. Теперь покосившиеся полуразрушенные строения больше походили на окружавший их каменный мир. Построенные в безлюдных местах, они словно удалялись от покинувших их людей, распадаясь среди скал, становясь их частью и подобием. Чуть поодаль сквозь пелену тумана проступала пограничная застава. Над нею торчали антенны с проводами, изгибавшимися дугой и гудевшими при порывах ветра.

Рядом шумел океан. Его не было видно: над посёлком висел туман. Но даже в этой пелене чувствовались сила и скрытая мощь большой воды, от которых по спине бежали мурашки.

Из всех поселковых построек для жилья предназначалась лишь облезлая трёхэтажка, где нам и предстояло провести ближайшие месяцы. Выйдя из гэтээски, мы взяли сумки и пошли в дом. На третьем этаже нам выделили целую трёхкомнатную квартиру, обшарпанную и неуютную. Как вообще тут можно жить?

На мой вопрос отец, как всегда, ответил совершенно невпопад:

— Думаю, тебе понравится…

«Ничего себе, понравится!» — возмущался я, находя у самого себя полную поддержку. После дороги всё болело, отваливались не только ноги, но и прочие части тела, поэтому сил спорить не было совершенно. Мне кажется, на этих словах про то, что мне понравится, я и провалился в сон. Как говорится, без задних ног. Да и без передних тоже.

По моим ощущениям, проснулся я в ту же секунду. На голову что-то капало. Я закричал.

Оказалось, это дождь. Он пошёл ночью и, естественно, протёк сквозь крышу. Мой крик перешёл в стон: и это называется отпуск?!

Я хотел спросить, где справедливость, но отец перебил:

— Чем вопить, сбегай-ка лучше за ведром! Проку больше будет.

И ещё полночи мы затирали лужи и подставляли под воду тазики и прочую тару.

На следующий день от бессилия и тоски хотелось то возмущаться, то плакать, и я ничего не мог с собой поделать. Чувство юмора не помогало.

Когда я первый раз пошёл в туалет, то даже не смог спустить воду. Предательская кнопка сначала никак не хотела нажиматься, а потом никак не хотела вставать на место. Унитаз был с ржавыми подтёками и качался, потому что неровно стоял на плохо выложенном коричневым кафелем полу.

Душ поначалу тоже не работал, но в итоге я всё-таки смог повернуть рычаг. Хотя напор воды оказался таким слабым, что назвать это устройство душем было бы большим преувеличением.

— Ты не мог оставить меня в городе? — спросил я отца, вернувшись в комнату.

— Мог, но ты должен знать, что так тоже бывает, — ответил он. — А пока берись за тряпку, и давай наводить порядок. Это верный способ разобраться в окружающем тебя мире.

Подпустить немного философии — это тоже в отцовском стиле.

На вес золота