В поисках Клингзора - [58]

Бэкон знал, что эта партия осталась за ним. Но ему не хотелось покидать Ирену в проигрыше. Прежде чем расстаться у двери квартиры, он обнял ее, и оба замерли на несколько минут, показавшихся ему вечностью.

Причины ссоры

Берлин, май 1937 года

Стояла жаркая погода. Как-то воскресным вечером я и Марианна отправились на прогулку к озеру Ванзее. Мы шли вдоль берега, безмолвно созерцая колыхавшееся на волнах зеленое отражение деревьев.

— Я решила, Густав!

— Что еще?

— Ты прекрасно знаешь сам.

— Я тебе запретил!

— Она моя подруга, не твоя.

— Она жена моего врага, а значит, и твоего! Молча прошли еще некоторое время.

— Я хочу домой.

— Да уж, лучше вернуться, — отрезал я.

Мы направились к Бисмаркштрассе, чтобы возвратиться в Берлин. Между нами воцарилось гнетущее молчание, словно нас поместили под тяжелые своды мавзолея. По пути задержались у могилы писателя Генриха фон Клейста. Созвучие с именем Гени казалось зловещим; в1811 году, после нескольких попыток самоубийства, воспев смерть в своих пьесах и рассказах, Клейст лишил себя жизни вместе с возлюбленной, страдающей от смертельного недуга.

— Поскольку ты не разрешаешь мне навещать Наталию, я пригласила ее к нам на чай.

У меня вдруг пропало всякое желание возражать. Непрерывное противостояние Марианне требовало сил, которых мне явно недоставало.

— Делай что хочешь!

— Уже сделала, — все еще запальчиво сказала она, застигнутая врасплох моей уступчивостью.

Сколько же времени прошло с тех пор, как я в последний раз видел Наталию и Гени? Около трех лет. Перспектива увидеть ее у меня дома, сидящей за чаем с моей женой, вдруг показалась мне не такой уж неприятной.

— Мы договорились на завтра, на пять часов. Говорю тебе на случай, если ты решишь не присутствовать.

— Это и мой дом тоже, ведь так? Когда хочу, тогда и присутствую, имею право!

— Просто она почему-то тебя раздражает.

— Меня раздражает то, что она заступается за нациста, Марианна! Ты что, не понимаешь? Она предала нас всех!

— Еще неизвестно, кто кого предал, Густав.

— На что ты намекаешь?

— Бывает так, что некоторые ругают нацистов, а сами ничуть не лучше.

— Что ты несешь?

— А то, что, поступая так с друзьями, ты становишься хуже нациста!

— Никто не может быть хуже нациста, Марианна! — Еще как может, Густав! Уверяю тебя!

Иоганнес Штарк, или О подлости

Геттинген, январь 1947 года

Как и в прошлый раз, лейтенант Бэкон начал читать громким голосом:

СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА 650-F

ШТАРК, ИОГАННЕС

ALSOS 110744

Его называют типичным ученым-нацистом. Один из главных вдохновителей Deutsche Physik, созданной в противодействие «вырожденческой науке» Эйнштейна и других физиков-евреев.

В 1919 году удостоен Нобелевской премии за открытие так называемого «эффекта Штарка» (расщепление спектральных линий в электрическом поле).

Другой выдающийся немецкий физик, обладатель Нобелевской премии Филипп Ленард [52], профессор Гейдельбергского университета, тоже выступил зачинщиком кампании против «засилья еврейской науки». В 1922 году Ленард опубликовал манифест, в котором обвинил немецких ученых в предательстве расового наследия и призвал их активнее развивать «арийскую физику».

— В 1920 году в зале Берлинской филармонии состоялся конгресс группы немецких ученых, ратующих за сохранение чистой науки, — прервал чтение Бэкон. — «Компания 'Антиотносительность'», так прозвал ее Эйнштейн.

— Никакой «группы» на самом деле не было. Ее просто выдумал для собственной рекламы Пауль Вайланд, злейший враг Эйнштейна, — заметил я. — Тем не менее этого оказалось достаточно, чтобы втянуть в политическую возню многих ученых-физиков, ранее остававшихся на нейтральных позициях.

— Они ненавидели Эйнштейна только за то, что он еврей, или вдобавок из-за теории относительности? — спросил Бэкон.

— Трудно сказать, лейтенант, — ответил я. — Думаю, что поначалу иудейство не имело большого значения. Опасность для них представляли его политические взгляды. Он не только революционизировал научную жизнь, но также упорно выступал в поддержку республиканского режима. Ненависть к Эйнштейну росла в той же прогрессии, что и его мировая слава. Тогда мы все были убеждены, что нельзя смешивать политику с наукой.

— Как это делал Эйнштейн…

— Его противники пытались доказать ошибочность теории относительности, используя рациональные аргументы. Они изо всех сил старались, чтобы их «разоблачения» в прессе выглядели убедительными, а не смехотворными… Сначала в публикациях не было и намека на антисемитизм. Но не забывайте, что менталитет немецких ученых очень прямолинеен. Защитники Эйнштейна стали указывать на то, что нападки на него обусловлены еврейским происхождением физика. Именно они первыми сказали это и тем самым способствовали превращению научной дискуссии в расовую междоусобицу.

— Теперь мне все понятно. Вы сами политизировали науку, вы прибегаете к не вполне научным суждениям, вы апеллируете к общественности! Эйнштейн должен был казаться вам настоящим чудовищем.

— Он нарушал все правила поведения, на которых воспитаны поколения немецких физиков. Даже Планк иногда возмущался. Привык думать по-своему, ну и думай себе, так нет, ему надо, чтобы все знали… Но ведь ты же не депутат рейхстага, в конце концов!