В поисках Ханаан - [12]

— Что слышно? — многозначительно спрашивала она у зятя по утрам в канун Песаха.

Пасхальную Агаду, восседая на подушке во главе стола, всегда читал Бенчик. И когда он произносил: «В следующем году в Иерушалеме», — то голос его дрожал, а глаза увлажнялись. При этом набожная Шошана, понимая, что из песни слов не выкинешь, смотрела на зятя настороженным взглядом, хотя ей хотелось стукнуть кулаком по столу и крикнуть в сердцах: «Опять двадцать пять! Опять за рыбу гроши! Этот человек желает моей смерти!»

В ту пору Иерусалим для всех, сидящих за этим праздничным столом, был далек и недосягаем, как звезды на небе.

Полковник и Редер, как бы демонстрируя свой воинствующий атеизм, обычно приходили с изрядным опозданием, после четвертого бокала вина, когда Седер превращался просто в семейную вечеринку. Карл всегда был оживлен и полон энергии — апрель для него был самым горячим месяцем. Его лекция «История религий и заблуждений человечества» пользовалась неизменным успехом, и он колесил с ней по всей Литве. Именно с момента его появления за столом начинал разгораться спор.

— Ну-с, товарищи, что новенького? — многозначительно ронял Карл.

При этом он выуживал с блюда и клал себе на тарелку самый большой кусок фаршированной рыбы. После чего поливал его хреном. Бордовый хрен, приправленным свеклой и медом, а также сладковатая золотистая фаршированная рыба были коронными блюдами Ханы. Своими рецептами приготовления этих яств она не делилась ни с кем, даже с Шошаной.

— Манюля, доця, не бойся. Скажи папе правду, — вступал Аврам, ядовито усмехаясь, — твой муж во сне тоже разговаривает как с трибуны?

— Папа, читать лекции — моя профессия, — небрежно срезал деда Карл и поворачивался всем корпусом к полковнику, своему верному союзнику. — Вы читали в «Тиесе» мою статью об Израиле? Я там привел неопровержимые доказательства, что это карточное государство — Израиль, есть ни что иное, как ставленник мирового капитала. И в первую очередь — Америки.

— Лев не читает по-литовски. Вы это знаете. Зато я прочитал вашу статью! — внезапно взрывался Бенчик. — Это ложь от первой буквы до последней точки. Галут на протяжении двух тысяч лет сохранял связь с Эрец Исраэль. В то время еще не было ни Штатов, ни мирового капитала. Кстати, если я не ошибаюсь, ваш отец был бундовцем?

В эти минуты я с восторгом смотрела на Бенчика. Он преображался. Исчезала его жалкая улыбочка, втянутая в плечи голова. Триста шестьдесят дней в году он был безропотен и покорен, как раб, но в Песах обретал непоколебимость Иудейских гор.

— Мой отец, в конце концов, признал свою ошибку, — пожимал плечами Редер — А вам, Бенцион, не мешало бы почаще смотреть на карту мира, — не скрывая насмешки, срезал Редер, не считая Бенчика серьезным оппонентом. — Разве вы не видите, что пролетариат объединяется, отбросив свои национальные амбиции? Посмотрите на лагерь социализма. Он неуклонно растет и ширится.

— Это чистой воды безрассудство и фанатизм! Основать государство на клочке земли, прижатом к морю, — стремительно врывался Винник, обрушиваясь на Бенчика, — на что рассчитывает эта кучка безумцев? В их распоряжении тридцать кукурузников, десять бронетранспортеров и пять танков. Их резервисты не знают, с какого конца заряжается ружье. Где флот, авиация, артиллерия? Вокруг арабский мир, который всегда будет бурлить.

Но Бенчика нельзя было сломить никакими доводами.

— Пути Господни неисповедимы, — упрямо твердил он.

Обычно все эти споры кончались тем, что Шошана незаметно толкала локтем своего литовского зятя, Пранаса Богданаса. Тот, давно уже томившийся от бесконечных еврейских разговоров, радостно вскидывался:

— Дар по венас (еще по одной)! — И, запрокидывая рюмку, громко кричал: Лехаим (будьте здоровы)!

Шошана благодарно кивала, смиряясь в эту минуту и с его гойством, и с костелом, куда он водил ее дочь, Цилю, и с крестиками, которые по воскресеньям надевал на шею ее внукам Эляне и Кястутису.

Несмотря на различие в вере, из всех зятьев только Пранас был близок и понятен ей, хотя именно ему она трижды говорила «Нет», надеясь, что Циля — самая покладистая и самая несообразительная из дочерей, не зря же сестры ее прозвали «Медвежьей головой», не посмеет ослушаться родительского слова. Но однажды Циля исчезла из дома. Она вернулась под отчий кров около полуночи в сопровождении приземистого короткошеего Пранаса. При этом ее правая рука была забинтована от пальцев до запястья. Увидев белые бинты, Шошана чуть было не лишилась чувств. В ту пору на дорогах еще во всю шалили лесные братья. Но через минуту семья Голь сотрясалась от хохота. На руке у Цили сверкали золотое кольцо и немецкие никелированные женские часики. В ту пору это было верным признаком богатства. А когда семья отсмеялась и отохалась, Пранас невозмутимо пожал плечами и рассудительно произнес:

— Зачем зря рисковать.

Так литовская предосторожность дала наглядный урок еврейскому зубоскальству и легкомыслию. Но главное — Циля вернулась под отчий кров замужней женщиной. Местный ксендз за полчаса превратил ее из Цили Голь в Гражину Богданене. Услышав об этом, Аврам, в ярости схватил Пранаса за грудки: