В поисках Голема - [2]

Нам досталось место за столом возле высокого корытца на ножках, покрытого белой простыней. Рядом стояла этажерка с разными медицинскими флаконами и склянками. Мне поплохело.

За круглым столом уже сидело шестеро гостей. Мы присели и поздоровались. Справа от нас полные мать с отцом и двое их наряженных отпрысков вертели головами в разные стороны и, увидев знакомых, здоровались через весь зал. Мне сразу стало понятно, что дети, когда вырастут, продолжат эту милую традицию.

Слева сидела интересная дама: пышная оливковокожая, лет сорока с хвостиком, и в таком открытом декольтированном платье, что я даже с укором посмотрела на Дениса: что это он заставлял меня надеть пиджак? Ее руки до локтей покрывали блестящие браслеты красного, желтого и белого золота, пальцы были унизаны массивными перстнями, а на еще привлекательной шее висело нечто, похожее на украинское монисто, но из бриллиантов. Типичный средиземноморский вариант «мне есть, что показать миру».

Ее спутник совершенно терялся на ее фоне. Скорее, это он был фоном для такой райской птицы: помоложе ее, но тоже не мальчик, с длинными пегими волосами, в которых серебрились нити, в круглых очках а-ля Джон Леннон, в жилете с множеством карманов на заклепках и молниях и в высоких коричневых ботинках на шнуровке. На шее у него висел «Кодак» с длинным объективом. Стиль «фотограф из свиты местной знаменитости» был выдержан великолепно. Мне захотелось узнать, права ли я в своих умозаключениях.

— Передайте мне салатик, пожалуйста, — попросила я даму с бриллиантами. — Спасибо. Как он вам, съедобный?

— Так себе, — скривилась она, — на этих торжествах одна только видимость, а не вкус.

— Что вы хотите, — поддакнула я, — это же не порционная готовка, а оптовые поставки.

— Кем вы приходитесь виновникам торжества? — спросила дама.

— Мой друг работает под его началом. Позвольте представить — Денис, — я дотронулась до его рукава. — А меня зовут Валерия, — у меня переводческое бюро на Соколова.

— Очень приятно, — улыбнулась она. Я — Карни, троюродная сестра матери новорожденного, а это Ашер Горалик, он фотокорреспондент газеты «На Ближнем Востоке».

«Джон Леннон» кивнул нам и спросил: «Пива?»

Денис согласился, попробовал пива и внес свою лепту в критику кулинарного изобилия:

— Все же самое лучшее пиво — это темный «Старопрамен».

— К сожалению, не пробовал.

— А я и не собираюсь больше пробовать, — заявила я, — после месячной практики у славистов в Карловых Варах, где каждый вечер приходилось пить по литру пива, я поправилась на пять килограмм.

Тут все вокруг стихло, взгляды устремились к входу, где стояла живописная группа. Заиграла протяжная музыка, и первым в зал вступил высокий толстый чернобородый раввин. За ним шел счастливый отец, неся на руках сына. Младенец спал, не подозревая, что его ожидает. Отец гордо смотрел по сторонам, всем своим видом показывая: вот, смотрите, сколько пришлось потрудиться, набраться опыта, чтобы, наконец, получить такое сокровище.

За отцом шел маленький человечек в ермолке и талесе, держа в руках докторский саквояж. На шее у него висел фонендоскоп. Подойдя к корытцу на ножках, человечек раскрыл саквояж и достал из него инструменты, от одного взгляда на которые мне стало дурно. Там были острые скальпели, какие-то зажимы, прищепки и еще куча блестящего металла.

Ребенка осторожно уложили в корытце. Человечек с фонендоскопом развернул одеяло, снял памперс, младенец засучил ножками и захныкал.

Я хотела выйти из зала, так как съеденный салат колом встал в горле. Но, решив не поддаваться слабостям, я повернулась и стала следить за действием во все глаза.

Один из бородачей, взяв в руки молитвенник, привычно закачался, выпевая знакомые слова. Второй повыше ростом, и с более окладистой бородой, расставлял зевак так, чтобы они не мешали резчику.

А тот продолжал свое дело. Оттянув ребеночку крайнюю плоть, он зажал ее широким зажимом так, чтобы только маленький кусочек кожицы торчал наружу. А потом, взмахнув скальпелем и громко пропев фразу «Бог один, бог велик!» он резким движением срезал этот кусочек кожи и разомкнул зажим. Младенец захныкал, резчик обмакнул в бокал с вином палец и провел им по губам несчастного ребенка. Потом, не переставая обрабатывать ранку, громко возвестил: «Еще один еврей принят в союз детей Авраама, праотца нашего!»

Тут все захлопали в ладоши, человечек передал запеленатого спящего младенца матери, засверкали вспышки, и снова заиграла музыка, но теперь уже веселая танцевальная.

Наши соседи по столу стояли возле родителей: Карни целовала счастливую пару, а Ашер непрерывно фотографировал. Я потянула Дениса за рукав:

— Не пора ли нам, милый? Почтили своим присутствием, пора и честь знать.

— Подожди, сейчас принесут горячее, — возразил он.

— Я тебе дома приготовлю горячее, а потом еще острое и пикантное, — ответила я. — Идем, а то после этого зрелища мне так хочется убедиться в том, что у тебя все на месте. Да и шашлык из куриных бюстов в глотку не полезет.

И мы ушли тихо, по-английски.

* * *

На следующий день я сидела в кабинете и бодро стучала по клавишам, несмотря на продолжавшуюся жару. Ночью все мои опасения по поводу символической кастрации рассеялись, поэтому утром я ехала на работу в довольном расположении духа.