В поисках Джейка - [66]

Так что я признателен Джеку и всей его породе. Если бы не они — а этого как раз и не понимают мои товарищи по работе, — так вот, если бы не они, если бы обозленному народу из Собачьего болота, из Паутинного дерева, из других мест не было за кого поболеть и чьим подвигам порадоваться, одни боги знают, что бы было. Ничего хорошего, это уж точно.

Так что слава Джеку-Полмолитвы. Как зритель, который наслаждался всеми его шоу, и как верный слуга города, я мысленно поднимаю за него бокал после смерти, так же как поднимал при его жизни. И я все же отомстил за него немножко, хотя изменить ничего было уже нельзя.

Это была простая переделка. Мы отняли у предателя ноги и заменили их механизмами. Но я добавил кое-что от себя. Взял жалящий хоботок у какой-то рыбы, подправил чуток и вставил ему вместо языка. Будет жалить его до конца дней. Убить не убьет, но и покоя тоже не даст. Мой подарок Джеку.

Вот чем я занимался сегодня на работе.

Когда я повстречал Джека впервые, он еще не был Джеком. Мой босс, он большой мастер. Био-маг. Это он делал плоть той клешни, которая потом так здорово работала. Это он отсек Джеку правую руку.

Зато я держал клешню. Здоровенную, вроде крабьей, с хитиновыми зубчиками длиной в мой локоть. Я держал ее, пока босс соединял живую человеческую плоть с магической и спаивал ткани. Это он переделал Джека, но я тоже был частью процесса, и всегда буду гордиться этим.

Покончив на сегодня с работой, я шел домой по улицам города, служить которому имею честь, и думал об именах. Я знаю, что многие жители не понимают, почему то или иное идет городу на пользу, но, если имя Джека-Полмолитвы приносит им радость, я их за это не сужу.

Джек, человек, которого я сделал. Так его зовут теперь, и неважно, под каким именем его знали раньше.

Как я уже упоминал, за то недолгое время, что мы были с ним знакомы, — до того, как я его переделал, и сразу после, — я никогда не называл Джека по имени. Нам это запрещено, одно из правил работы. Каждый раз, когда мне надо было обратиться к Джеку, я говорил ему «заключенный», а он отвечал мне «сэр».

По дороге на фронт Художник Лиам Шарп © Перевод Н. Екимова

Амальгама © Перевод А. Георгиев

1

Свет слепил. Казалось, он разглаживал стены Лондона и давил недюжинным весом на асфальт. Он подавлял: он высвечивал краски глубин.

На бетонном парапете южного берега лежал человек; он прикрыл правой рукой лицо и смотрел сквозь пальцы на белесое небо. Наблюдал за перемещением облаков. Он лежал здесь уже несколько часов, неподвижно лежал на парапете. Дождь шел часами, всю ночь. Город до сих пор был мокрым. Человек лежал в луже дождевой воды. Его одежда пропиталась водой насквозь.

Он прислушивался, но ничего интересного не слышал.

Через некоторое время он повернул голову, все еще прикрывая глаза рукой, и посмотрел на тротуар справа от себя. На лужи. Он смотрел на них пристально, чуть настороженно, как если бы это были какие-то звери.

Наконец он сел и свесил ноги с бортика. Теперь река была у него за спиной. Он наклонился вперед, опустил голову над грязной водой и стал всматриваться в легкую зыбь.

Лужа была прямо перед его глазами, и она была пуста, о чем он знал заранее.

Он всмотрелся пристальнее и стал различать смутные очертания. Пелена, призраки красок и форм двигались по тонкой пленке воды, неописуемые, но не беспорядочные, подчиненные некоему прихотливому капризу.

Человек встал и пошел прочь. За его спиной лучи солнца упали на поверхность Темзы. Они не рассыпались на поверхности реки, не отразились маленькими точками света. Они произвели иной эффект.

Человек шел среди хитросплетения улиц и дорожек не таясь. Он шагал быстро, но в его походке не было испуга. На плече у него висело ружье. Быстрым движением он прижал ружье к груди, словно оно служило для успокоения, а не для самообороны.

Он пересек реку, остановился под сводами Гросвенор-бридж и стал карабкаться вверх по балкам. Мощные лучи солнца освещали те места, где должны были сгущаться тени. Мужчина пробирался вверх, используя пробоины в конструкции, оставленные последними событиями.

Он добрался до воронки на железнодорожных путях. Взрыв разбросал обломки кирпичей и шпал концентрическими кругами, а рельсы расплавились, превратившись в застывшие пятна металла. Они окружали человека со всех сторон. Он проковылял между ними мимо места взрыва бомбы и вышел туда, где железнодорожная колея вновь приобретала нормальный облик.

Несколько месяцев назад — возможно, именно в момент катастрофы — здесь остановился поезд. И остался. Он выглядел неповрежденным, даже окна были целы. Дверь кабины машиниста была распахнута.

Человек ухватился за ручку, но не заглянул внутрь и не стал ощупывать ящик с инструментами. Он забрался, воспользовавшись дверью как ступенькой, на плоскую крышу локомотива. Там он выпрямился, взялся за ружье и осмотрелся.

Его звали Шолл. Он бодрствовал уже три часа, но никого пока не видел. С крыши поезда город казался безлюдным.

К югу находилась глыба, некогда бывшая электростанцией Бэттерси. Если бы не руины, линия горизонта была бы очень красивой: непреходящее удивление. За промышленным парком, расположенным за руинами электростанции (там строения пострадали гораздо меньше), Шолл видел ряд домов, выглядевших почти так же, как перед войной. Расположенный на северном берегу госпиталь «Листер» казался неповрежденным, и крыши Пимлико также были целы. Только на улицах горели костры, и столбы ядовитого дыма поднимались над северной частью Лондона.