В поисках Дильмуна - [2]

Экспедиция продолжается, и конца ей пока не видно. Однако, сдается мне, мы достигли точки, когда можно нарисовать связную картину цивилизации, которая, как теперь выяснилось, существовала в кажущемся вакууме между древним Ближним Востоком и древней Индией. Поскольку моя книга, как уже было сказано, представляет собой личные записки, повествующие о труде археологов в новых районах и о сделанных ими открытиях, я надеюсь, что наши коллеги пе поиску в ожидании публикации подробного многотомного отчета об отдельных раскопках благосклонно встретят этот общий обзор наших работ и результатов.

Кала’ат аль-Бахрейн

4 апреля 1969 г.

Глава первая СНОВА В БАХРЕЙНЕ

Помнится, мы раскапывали тогда гать, сооруженную викингами. Было это в разгар дремотного лета 1953 г., в идиллическом уголке в сердце Ютландии. Тихий поток струился через заливные луга между низкими зелеными холмами. Коровы лениво почесывались о хлипкую изгородь, отделявшую наш раскоп от пастбища.

Тысячу лет назад эту долину пересекала одна из главных военных дорог датских викингов, соединяя военный лагерь Фюркат с портом Орхус. Дорога составляла одну из частей организованного комплекса военных приготовлений, бросающего новый свет на кажущуюся — во всяком случае, недавно прибывшему в Данию английскому археологу — случайность датских набегов в столетия, предшествовавшие норманнскому завоеванию Англин. Там, где она спускалась к заболоченному ложу долины, «саперы» Свейна Вилобородого настелили гать. Крепкие дубовые доски, настланные поперек, опирались на уложенные по пять в ряд бревна, которые, в свою очередь, покоились на подушке из хвороста и были скреплены через определенные промежутки вколоченными глубоко в трясину треугольниками столбов. Влажная почва сохранила до нашего времени этот замечательный образец строительного искусства на глубине около полуметра под травяным покровом.

По это была не единственная дорога, пересекавшая здесь долину. Под гатью викингов лежали три другие гати: верхняя — тоже деревянная, нижние две — мощенные булыжником, и они переносили нас в прошлое еще на полторы тысячи лет, в конец бронзового века. В пятидесяти метрах отсюда средневековый почтовый тракт все еще заметно горбил траву прилегающего луга, а далее, еще в ста метрах, современное шоссе протянулось вдоль дамбы, навсегда вознесшей его выше всех разливов и паводков, которые угрожали семидесяти пяти поколениям путников и одну за другой одолели пять прежних дорог.

Позади нас — местный рабочий, девушка-доброволец и я, — старавшихся распутать эти напластования дорог, стоял самый старинный в Дании дорожный знак. Там, где дорога упиралась в нагроможденную паводками гору досок — все, что осталось от моста пли настила через реку Аллинг, — викинги установили предупредительный знак, каменный столб с высеченной на нем личиной водяного: бессмысленно вытаращенные глаза, борода, судя по всему, сплетенная из развевающихся водорослей.

Сколько помнят местные жители, столб этот лежал лицом вниз, наполовину зарывшись в береговой дерн, и, пока один историк, сотрудник Национального музея, в поисках рунических надписей два года назад не поднял его, никто не знал о каменной личине. Тем не менее какие-то воспоминания явно передавались из уст в уста, потому что в здешней округе было хорошо известно предание об Оманде — водяном. Оманд будто бы каждый год требовал жертвоприношений, ежегодно кто-нибудь из пересекавших реку погибал, пока мелиоративное управление не соорудило дамбу, одновременно спрямив и углубив русло. Правда, однажды шесть лет прошло без жертв, зато на седьмой год в ненастную зимнюю ночь в реку провалился экипаж и утонуло сразу семь человек…

Однако в этот жаркий июльский день трудновато было поверить в мрачную репутацию здешней переправы, и пока мы продолжали зачищать и зарисовывать длинный центральный разрез через четыре чередующиеся дороги, наши мысли и взгляды все чаще обращались в другую сторону, от реки на вершину косогора, откуда дорога змейкой спускалась по склону к мосту и где стояла гостиница (надо думать, на этом же месте в свое время помещался постоялый двор викингов).

Во время ленча в гостинице меня подозвали к телефону. Местный корреспондент одной из копенгагенских газет сообщил, что утром опубликован список ассигнований Научного фонда на очередные двенадцать месяцев и в нем значатся четыре тысячи долларов для археологической экспедиции Орхусского доисторического музея на остров Бахрейн. Не могу ли я рассказать, что это за экспедиция?

Как лучше ответить на такой вопрос? У меня было что поведать о маленьком субтропическом острове, где я провел три года и куда, судя по всему, мне теперь снова предстояло попасть. Но не так-то легко объяснить читателям газеты, не имеющим понятия о Персидском заливе, что такое Бахрейн и почему им заинтересовались археологи. Я сделал глубокий вдох и начал:

— Бахрейн — островок в Персидском, или, как его предпочитают называть сами бахрейнцы, Аравийском заливе. Дело в том, что бахрейнцы говорят на арабском языке, как и все жители стран на южном берегу залива и соседних островах.