В поисках анаконды - [44]

Все племя вышло проводить наш отряд, а несколько кофанов спустились с нами довольно далеко вниз по реке Сан-Мигель, помогая одолеть самые трудные пороги.

Грустно было расставаться с этими людьми, которые приняли нас так недоверчиво, а потом оказались такими дружелюбными. Наше пребывание в их деревне оставило след не только в ящиках и мешках с коллекциями. Мы познакомились со здоровым и гармоничным народом, жизнь которого заслуживает названия счастливой. Жизненный уклад кофанов отличается от нашего. Они никуда не торопятся, ни за чем не гонятся, нет среди них никаких разногласий. Отношения между кофанами — самые дружеские; мы ни разу не слышали, чтобы они ругались, не видели, чтобы индейцы наказывали своих ребятишек.

«А что, если взять и поселиться здесь среди кофанов вместе с семьей?» — спрашивал я себя. Питание не составляет тут никакой проблемы. Зачем жить в вечной гонке, когда можно обойтись без этого?! Зачем искать клад, который тебе совершенно не нужен? Почему не взять пример с кофанов?.. Но нет, уж если завелась лихорадка в крови, на растительное существование переходить невозможно!

Вниз по реке Сан-Мигель мы мчались с головокружительной быстротой; несколько раз лодка была на волосок от гибели. Затем река стала шире, и течение замедлилось; мы снова установили подвесной мотор. Однако горючего оставалось мало, и приходилось расходовать его экономно. Около устья Сан-Мигеля нас ждала бочка бензина, нам хотелось добраться туда без особых физических усилий.

Все же, как мы ни изощрялись, километрах в десяти от Путумайо наш мотор смолк — в тот самый момент, когда впереди показалась экуадорская погранзастава. (Сан-Мигель — пограничная река между Экуадором и Колумбией.) Мы подгребли к берегу — узнать, не могут ли экуадорианцы выделить нам несколько литров бензина.

Нас встретил бородатый солдат. Я попросил проводить меня к начальнику заставы.

— Начальник занят, — услышал я в ответ.

Мне стало смешно. Живет почти в полной изоляции в джунглях, видит белых не больше двух-трех дней в году — и вдруг занят!

— Он скоро освободится? — спросил я.

— Гм… боюсь, нет… Он сейчас не в состоянии.

— Заболел?

— М-м-м… не то чтобы заболел. Хотя, можно сказать, что да.

— Малярия?

— Да нет, не малярия… А! Понимаете, здесь в лесу такая тоска, просто нельзя не выпить иной раз. Вот, комендант и хватил немного лишнего… Может быть, я могу вам помочь?

— Мы всем сердцем сочувствуем коменданту, — ответил я. — Пусть спит. Нам нужно только немного бензина.

Бензина у солдата не оказалось, но он продал нам три литра керосина, за что мы были очень благодарны.

Бородач и сам был навеселе. Он спросил нас, куда мы едем; узнав, что мы снимаем фильм, попросил снять и его. Неужели для него не найдется роли в нашей картине? Нет?!

— Послушайте! — сказал он, умоляюще глядя на нас. — Я всю жизнь мечтал о кино, мечтал попасть в Голливуд. Семь лет торчу в этих проклятых джунглях — семь потерянных лет!

— Вы женаты? — спросил я.

— Женат! Нет… у меня есть компаньера… Вот она! — он показал на стоявшую в сторонке индианку, которая скоро должна была стать матерью. — Но ее я, конечно, оставлю здесь. Ей в Голливуде нечего делать.

Он помолчал, потом заговорил снова:

— А до чего же хороша Ингрид Бергман![24] Я просто влюблен в нее! Но она этого не знает…

Когда мы двинулись дальше, солдат еще долго провожал нас печальным взглядом.

Мотор натужно кашлял от керосина, однако честно дотянул до устья. Здесь находилась застава покрупнее.

Мы высадились на берег и прошли к дому начальника. По дороге нам попалось здание с забитыми окнами, вокруг которого расхаживали вооруженные солдаты. Позднее начальник объяснил нам, что они охраняли пойманных на экуадорской территории перуанских солдат, заподозренных в шпионаже.

На экуадорско-перуанской границе постоянно происходят стычки. Как раз в этот момент отношения между Перу и Экуадором обострились, и начальник заставы считал, что можно ожидать чего угодно. На заставе царила тревожная атмосфера.

Еще на реке Путумайо я услыхал, будто у начальника есть кожа анаконды длиной свыше десяти метров. Я спросил его, правда ли это.

— Истинная правда, — подтвердил он. — Длина кожи двенадцать метров.

— Она у вас здесь? — поинтересовался я.

Я знал по опыту, что владельцы рекордных змеиных кож всегда отвечают на этот вопрос отрицательно. Либо они отдали кожу кому-нибудь, либо она сгнила, либо ее крысы съели…

— Конечно, здесь, — ответил начальник, к моему удивлению, и тут же послал за ней солдата.

«Вот это сенсация! — подумал я. — Вот когда полетит мировой рекорд! Будь я Теодором Рузвельтом, пришлось бы мне сейчас выложить пять тысяч долларов: именно это вознаграждение обещал американский президент за кожу анаконды длиной «всего» в десять метров». Много лет я безуспешно пытался найти такого гиганта. В Амазонас на каждом шагу можно услышать об анакондах длиной в десять, пятнадцать, даже в двадцать метров. А в Бразилии продают открытку с изображением анаконды, достигавшей якобы сорока метров в длину и весившей восемь тонн! (Или, может быть, восемьдесят метров и четыре тонны — я уже не помню точно. Распространяется этот снимок одним фотографом из Манаоса, а судить о подлинных размерах змеи невозможно, так как на снимке не с чем ее сравнить.) Разумеется, эта открытка способствовала усиленной циркуляции слухов о невероятных размерах анаконд. На самом же деле рекордные музейные экземпляры кож или скелетов анаконды не превышают восьми с половиной метров.