В поисках Алисы - [23]

Тетя Фига внимательно посмотрела на нее и ответила, тоже не понижая голоса:

— Покойники. Каждый в отдельном боксе.

— А наш где? — не унималась Алиса.

— Ты не можешь помолчать? — оборвала ее Клотильда.

Появилась невысокая женщина, раздвинувшая драпировки перед дверью в небольшой зал. Алиса успела заметить гроб и обитые зеленым бархатом стулья.

Клотильда шагнула в бокс, Алису кто-то подтолкнул в спину, и она очутилась нос к носу с матерью, которую не видела несколько лет. Несколько секунд она стояла неподвижно, а потом странно высоким голосом заговорила:

— Вот чудно, а? Я и не помнила, что у нее волосы такие седые. А они ее что, подстригли, да? — И смерила сестру взглядом, которого та за ней не подозревала. — Слушай, а что на ней за платье? Надеюсь, это не ты выбирала фасон? — Она улыбнулась тете Фиге и Анри, которые молча смотрели на покойницу. — До чего жарко здесь. И запах какой-то… Это чтоб они не протухли, да? Ой, тетя Фига, ты посмотри, у нее на щеке пятно, это случаем не… А откуда букет? Надо же, роскошь какая! — Она снова уставилась на Клотильду. — Можно снять пальто? А то тут градусов пятьдесят, не меньше. — Она засмеялась. — Смешно. Мертвецов наряжают. Все равно что надевать туфлю на деревянную ногу. — Приблизившись к гробу, она пощупала атлас, на котором покоилась голова ее матери. — Светло-зеленый — это хорошо. Ты молодец, Клотильда. Отличный оттенок.

Алиса уже собиралась тщательно проинспектировать древесину гроба и ручек, когда тетя Фига решительно взяла ее под руку и поволокла прочь из зала. Только на улице, дотащив до пустынной автостоянки, она выпустила свою добычу. Алиса пошатнулась и прислонилась к машине, чтобы не упасть. Тетя Фига повернулась идти обратно, оглянулась, вернулась к племяннице и встала рядом с ней, опершись о бок «альфа-ромео». Алиса смотрела вдаль, туда, где в небо стрелой уходил шпиль собора. Они помолчали. Алиса слышала, как с присвистом дышит тетка, несмотря на возраст так и не бросившая курить и отдававшая предпочтение довольно крепким и безумно дорогим английским сигаретам в позолоченных пачках. Ее показное спокойствие могло обмануть кого угодно, но только не стоявшую рядом Алису, с чуткостью прибора воспринимавшую исходящие от той тревожные волны, заставлявшие вибрировать окружающий воздух.

— Неужели ты надеялась, что сможешь от всего этого просто отмахнуться? — язвительно спросила тетя Фига, вынимая из лакированной сумочки крохотные перчатки черной кожи. Алиса беззвучно плакала. — Эта пьянчужка была тебе матерью, хоть ты ее и не любила. — Она огляделась вокруг. — Гаже места не придумаешь! Знаешь, почему ты плачешь? Потому что понимаешь, что тоже умрешь. Хорошенькое дело! Ты плачешь, потому что труп безобразен, от него воняет и он не умеет говорить. Вы же сами захотели иметь мир без Бога, в котором мертвяк — это просто мертвяк и ничего больше. Что ж теперь плакать?

Тетя Фига обошла вокруг машины, глубоко дыша. Из-под русской шапки, съевшей пол-лица, блеснули глаза. Она подняла их к небесам, наверное обращаясь к Нему. Затем уставилась на племянницу, которая больше не плакала и молча стояла, бледная до голубизны в своем красном пальто.

— И потом, — продолжила тетя Фига чуть спокойней, — откуда в вас столько эгоизма? Достаточно трех поколений, чтобы от человека осталась одна фраза. Я, например, стану «тетей Фигой, женой Оноре, которая жила в Дьеппе», твоя мать — «Мари-Клод, которая спилась», а Клотильда — «большой умницей, которая вышла замуж за нотариуса». А еще через поколение тебя уже и на фотографии никто не узнает. А это кто, спросят обо мне, вон та толстушка с глазами навыкате, на диване, справа? — Алиса улыбнулась, и тетя Фига воодушевилась. — Видишь ли, красавица моя, и в небытии можно найти свою привлекательность. По-моему, это даже удобно — стать ничем. Мы привыкли, что должны находиться где-то — на этом свете или на том, в раю или в яме, в утробе земляного червя, — распавшиеся на маленькие кусочки. Ну разве это не утешительно — знать, что тебя нет нигде?

Алиса не смотрела на тетку, упершись взглядом в колокольню церкви.

— Почему, — выдавила она, — мать так и не бросила пить? Даже ради нас!

Тетя Фига вздохнула и принялась рыться в сумочке. Она снова прислонилась к машине и придвинулась поближе к племяннице, которая ощутила на виске мягкое касание ворсинок шапки. Закурила сигарету, обдав их обеих теплым дымом, пахнущим Востоком.

— Не всегда мы делаем то, что хотим, — сказала тетя Фига.

— Ну не надо, а? — с неожиданной злостью произнесла Алиса. Эту песню про болезнь, за которую человека нельзя судить, она слышала уже много раз.

— Твоя мать была слабой. И с детства всем недовольной. Если у нее что-то не ладилось, она всегда умела свалить вину на кого-нибудь еще — на меня, на родителей. Она решила, что она — жертва. Не знаю, почему она стала такой. Ты права, всегда можно что-то сделать. — Потом чуть помолчала и добавила: — А этот подонок Франсуа ничем ей не помог, ты уж мне поверь. — Тетя Фига нервно затянулась. — Кроме того, девчонками вы были не сахар. Ты еще ничего, а уж твоя сестрица…