В погоне за утром - [44]

Ответить я не мог. Что-то собиралось над моей головой, и я вдруг почувствовал, что уже ни в чем не уверен. Я думал о себе – и с меня достаточно. Но как же насчет Клэр? Как близко она подошла ко мне? У нее были многочисленные поклонники, но что она испытывала ко мне?

Если бы он плеснул мне в лицо водой, а потом бросил канистру и следом – огонь, эта старая свинья не смогла бы потрясти меня больше. И он знал об этом. Его глаза смотрели в мои, пока я внутренне извивался, видели каждую подробность моих мук и наслаждались ими, так ребенок может испытывать садистскую радость при виде извивающегося насекомого, нанизанного на булавку. Если Клэр была самым дорогим мне человеком, если я был для нее дороже всего…

– Что… что они собираются с ней делать? – хрипло спросил я. Финн снова хихикнул. Джип резко что-то сказал ему. Стриж, казалось, ничего не заметил. Он наклонился вперед, быстро, как ласка, схватил мои руки в свои и притянул их к обеим сторонам кипящей канистры. Я дернулся, но хватка этих артритных лап, холодных и твердых, как рог, была смертельной.

– Ты хочешь знать или нет? Ты не почувствуешь ничего такого, чего не смог бы вынести!

Беспомощный, с широко раскрытыми глазами, я позволил ему подтянуть мои руки над огнем, и медленно и осторожно положить ладони на ребристый металл. Я невольно ахнул, но то, что я ощутил, не имело ничего общего с жаром, скорее, это была энергия кипящей воды, заставлявшая жесть вибрировать, как барабан, как множество барабанов. Пульсация, глухие удары, бешеный настойчивый ритм, а над этим, в звуке лопающихся пузырей, в реве пламени снизу, что-то еще – гул голосов, заунывное пение.

– Что это? – выдохнул я. Жесть вибрировала под моими руками, как живая, ее все труднее и труднее было сдерживать.

– Это ритуал, – мрачно сказал старик. – Ceremonie-caille. Я узнаю его. Mange – жертва, возможно, чтобы загладить вину за поражение перед их богом, возможно, до черного конца. Этого я не вижу, над ним висит тьма, жаркая и душная тьма под влажными листьями. Но конкретно для этого ритуала годится только одна жертва, это должен быть cabrisans cornes. – Он сардонически улыбнулся и перевел: – Безрогий козел.

Однако я не нуждался в переводе, ни в буквальном, ни в его реальном значении. У меня от ужаса перед ним волосы встали на голове дыбом, и я вскочил, оторвав от канистры руки:

– Господи, что нам теперь делать? Мы должны вытащить ее оттуда…

Единственное, что сделал Стриж, – это самодовольно ухмыльнулся мне в свете костра и пожал плечами. Это была последняя капля. На меня холодной молнией накатила ярость, какую редко когда испытывал или давал ей волю, и я почувствовал, как весь ощетинился:

– Будь ты проклят! – заорал я. Что-то ведь должно быть! И ты поможешь мне прямо здесь и сейчас, а не то я сверну твою проклятую тощую шею! – Джип что-то выкрикнул, но я не слушал: – Клянусь Богом, я это сделаю! – И я пнул кипящую канистру прямо в Ле Стрижа.

Наверное, он как-то поднял руку, чтобы защититься. Канистра отлетела в сторону, мощная струя воды с шипением выплеснулась в огонь, но ни капли не попало в Ле Стрижа. Вокруг меня заклубилось громадное облако пара, но запах у него был не влажный и маслянистый, как того можно было ожидать, а мягкий, соленый и теплый, запах тропического морского ветра. Флинн зарычал и вскочил, и я с ужасом увидел, что даже без света костра глаза его горели желтым светом, как янтарь. Рядом со мной я услышал звук меча, вынимаемого из ножен, и резкое звяканье, когда он был снова вложен в ножны. Рука Джипа опустилась мне на плечо.

– Спокойно, парень! – прошипел он. – Держись подальше от мелей! Ты ведь не знаешь фарватера! Дай-ка мне штурвал на минутку! – И он обернулся к Стрижу: – Ты сказал, что поможешь, старик, так что придется помочь. О'кей, черт с тобой, ведь это же было самое простое – убедиться в том, о чем можно было догадаться и так. Не для такой работы приходят за помощью к Ле Стрижу, верно? И этого не хватит, чтобы мы были квиты. И не похоже на великого Ле Стрижа – бросить работу на полпути…

Я затаил дыхание, пока пар растворился в темноте, а старик скорчился над последними языками пламени. Финн стоял напряженный, готовый к бою, совершенно неподвижный, если не считать сгибавшихся и разгибавшихся пальцев и тяжелого дыхания. Он расслабился, только когда старик заговорил и его голос превратился в жалобное хныканье:

– Вы, молодежь, вечно не готовы проявить силу духа! Вечно вы не можете пойти и сделать что-то; вам надо, чтобы мы вам все объясняли, а ведь нам для этого пришлось поработать! Я был о тебе лучшего мнения, штурман, но ты такой же, как все. Нет у тебя мозгов. – Он яростно уставился на меня. – Хотя здесь еще кое-кто, у кого нет и души. Зато есть драгоценные маленькие мозги. Что ты хотел, чтоб я сделал, когда они уплыли и уже далеко? Почему, как ты думаешь, они так спешили? Тебя испугались? – Он фыркнул и высморкался пальцами. – Только выйти из гавани – и они в безопасности. Они это прекрасно знали.

Я ошеломленно взглянул на Джипа, и тот сердито покачал головой:

– Оставь эти штучки, Стриж. Тут много чего можно сделать и сейчас – и ты можешь это сделать. Как мы оба знаем!