В погоне за тайной века - [83]

«Бесконечно обязан Вам за добрую память, которую Вы обо мне сохранили. Перед тем, как ответить на Ваш вопрос, позвольте мне еще раз поблагодарить Вас за те часы, которые я провел у Вас в Ассе. Вы не можете представить себе, какое благодетельное впечатление Вы на меня произвели и с каким удовольствием я снова о Вас вспоминаю.

Найти в глубине нашей дорогой Эстонии человека, живущего всецело для науки, было так радостно и необычно, что мне это кажется почти романтичным.

В то время как Вы интересуетесь морем и его берегами, меня интересует то, что проявляет жизнь и пользуется ею в море и на его берегах.

Вот почему (разрешите мне это выражение) я чувствую себя родственным Вам, и Ваше предложение прозвучало для меня, как радостный призыв из родной страны.

Но когда я взвешиваю условия предлагаемого путешествия, то я чувствую себя принужденным побороть свою жажду путешествий. Как пишет Энгельгардт, Врангель полагает, что ему придется быть три года в отлучке. Это хороший промежуток времени, и жертва им возлагает соответствующие обязательства. Суша Крайнего Севера дает очень мало зоологической добычи; море, правда, — больше, даже, вероятно, весьма много. Меня чрезвычайно интересует ближайшее, особенно анатомическое, изучение китообразных. Но для этого надо непременно располагать механическими вспомогательными средствами посторонних рук. Указанного как раз не обещает эта экспедиция. Да еще нужно быть уверенным в том, чтобы данные начальствующим офицерам инструкции не сделали бы невозможными какие бы то ни было исследования зоологического характера. Относительно же этого я еще ничего не знаю. А что там наверху не найдется много растений, это менее всего меня тревожит. Я ведь мало придаю значения сухому сену, привозимому путешественниками в гербариях.

Меньшей величины животные Ледовитого океана и несомненно интересные следы ископаемых животных, которые должна дать Новая Сибирь, заставляют меня без колебаний согласиться на то, чтобы принять участие в одногодичном путешествии в эти области, но на три года я с трудом получил бы отпуск, и я сделал бы слишком смелый шаг, если бы из-за этого путешествия потерял здешнее место. Совсем иначе дело обстоит с экспедицией примерно из Архангельска на Новую Землю, которую можно было бы закончить в ¾ года и на которую я, наверно, получу отпуск: совсем иначе с путешествием вокруг света или в Южную Сибирь, которое наверняка дало бы богатую жатву для моей науки. Поэтому я убедительнейше прошу Ваше превосходительство в случае, если возникнут новые планы путешествий, вспомнить обо мне и простить меня, если я на этот раз не соглашусь. Вы сохраняете в моем лице преданную Вам душу, и я рассчитываю на случай, который мне даст возможность бросить якорь в своем отечестве. Может быть Румянцев[342] примет решение организовать экспедицию для объезда берегов Белого моря. В таком случае я надеюсь получить возможность провести пару дней в Ассе у многостранствовавшего Улисса».[343]

Итак, он отказался от участия в Колымской экспедиции Фердинанда Петровича Врангеля. Счастливый случай, о котором он недавно мечтал с упоением, безвозвратно упущен. Обижаться можно только на самого себя, на недостаток решимости… Теперь надо ждать новой удачи.

Россия посылает корабли и в Белое море, и к Новой Земле. Он хочет принять участие в плавании. Снова просит содействия капитан-командора Крузенштерна. Иван Федорович 4 октября 1822 года сообщает Литке о его желании, но университет не дает отпуска. Проходит год, другой. 1 июля 1825 года Бэр пишет Литке и просит его сообщить, в каких местах Белого моря и Новой Земли он мог бы собрать наиболее богатые зоологические и ботанические коллекции.

К. М. Бэр.

Немного позже Литке сообщает Бэру, что он мог бы присоединиться к Лапландской экспедиции Михаила Францевича Рейнеке. Федор Петрович «почти не сомневается в согласии правительства», если он решит принять участие в путешествии для исследований по натуральной истории в том краю.

«Лучшего случая, — продолжает Литке, — Вы, по моему мнению, не можете найти для исполнения своего намерения; это путешествие будет Вам стоить весьма мало; вы можете работать целое лето, от самой ранней весны до глубокой осени в краю, который Вас так интересовал… Весьма рад буду я, если извещение мое придет кстати и послужит к исполнению важных намерений».[344]

И опять планы Бэра терпят неудачу. Снова университет не дает ему отпуска для участия в экспедиции. А между тем годы бегут. И чем дальше, тем стремительнее они мчатся. Вот уже стукнуло сорок. Бэр начинает понимать, что, сидя в Кенигсберге, он никогда не вырвется на Север. Он снова обращается к своему великому земляку Крузенштерну и просит помочь ему «бросить якорь в своем отечестве». При содействии Крузенштерна Бэр становится в 1834 году членом Российской Академии наук и поселяется в Петербурге… В его доме бывают и ученые, и моряки. Особенно часто Бэр видится с талантливым флотским офицером Михаилом Францевичем Рейнеке, который семь лет исследовал Белое море и составил его первый достоверный атлас. Однажды Рейнеке появляется у него с молодым штурманом Августом Карловичем Циволькой, только что возвратившимся из второй Новоземельской экспедиции Петра Пахтусова. Циволька принес материалы ежечасных метеорологических наблюдений экспедиции и рассказал об удивительной природе, о голубых ледниках, о жестоких ураганах, о диковинных зверях, птицах и растениях. Бэр впоследствии писал в автобиографии: