В погоне за светом. О жизни и работе над фильмами «Взвод», «Полуночный экспресс», «Лицо со шрамом», «Сальвадор» - [156]

Тут можно возразить, что Эрик Плескоу и Orion могли заключать договоры на более жестких условиях с прокатчиками при таком медленном продвижении и, соответственно, получать повышенные проценты со сборов. У них уже был подобный успешный опыт с «Пролетая над гнездом кукушки» в 1975 году. Я все же уверен, что даже Плескоу и Крим были поражены тем, насколько хорошо раскрутился фильм, собирая кассу из недели в неделю в течение января, затем февраля и, удивительным образом, в марте и далее. С третьей недели проката сеансы начали посещать многие женщины. Фильм продолжал набирать обороты. Я был наивен в том смысле, что не мог себе представить, что так много людей даже в США, не говоря уже обо всем остальном мире, проявят интерес к фильму. Полагаю, что за исключением фэнтезийных блокбастеров, эта страна, скорее всего, больше не станет свидетелем такого триумфа, потому что время никогда не будет течь так терпеливо, как тогда. Люди сейчас не согласятся отложить получение удовольствия от фильма на попозже.

30 марта 1987 года, в день вручения премии «Оскар», через пятнадцать с чем-то недель после выхода на экраны «Взвода», мы собрали только в США кассу свыше $100 млн, которая достигнет более $130 млн в апреле. Для глубоко реалистичного фильма со сценами насилия, который было запрещено смотреть детям, это было поистине феноменально. Чудо имело место не только в США, но и во всем мире. Учитывая, что Джон Дейли сделал этот фильм за $6 млн, обладал всеми правами на него и выпустил его с минимальными расходами, общемировые доходы были для того времени запредельными: картина только по кинотеатрам собрала $200–250 млн, а ведь еще были смежные права на видео, телевидение и так далее.

Естественно, у «Взвода» были и свои недоброжелатели. Полин Кейл, гордая своей ролью Злой ведьмы, облила его ядом. Кинокартина показалась ей «перегруженной чрезмерным романтизированным сумасшествием». Она подчеркнула, что я «очень плохой сценарист», добавив тем не менее, что «к счастью, он лучше, как режиссер, нежели сценарист». Кейл особо раздражали «закадровые речи о благородстве обычного человека, которые как будто произносит ученик частной школы». Эти монологи она заклеймила как «недостойные взрослого человека излияния», а меня — как «творца хайпа». Тем самым, на мой взгляд, она пыталась отрицать весь мой жизненный опыт на основании того, что я был «выпускником частной школы».

В самом конце «Взвода» мы слышим закадровый монолог Шина, пролетающего над ранеными и погибшими: «Те из нас, кто выжил, обязаны отстроить все заново, учить других тому, что мы знаем, и попытаться с помощью того, что осталось от наших жизней, отыскать добро и смысл в этой жизни». Так много людей, молодых и пожилых, позже будут говорить мне о том, как тронули их эти слова. Эту реакцию трудно совместить с неприязнью Кейл к закадровому тексту. Что ж, если я был признан посредственным сценаристом, то я хотел быть «хорошим» посредственным сценаристом, который берет людей за живое своими дрянными строками. Критические замечания Кейл породили волну негатива со стороны ее поклонников, которые составляли небольшую, помешанную на самоцитировании, группу в обширном мире кино. Теперь фокус их внимания сосредоточился на мне, что бы я ни делал. Кейл положила начало такому отношению к моей персоне намного раньше, после выхода «Полуночного экспресса» и еще до той положительной оценки, которую она дала «Сальвадору». С годами возник еще один тренд: многие «киноманы» говорили, что «Сальвадор» был их любимым из всех моих фильмов, при этом бросалось в глаза, что они избегали упоминания «Взвода». Впрочем, меня устраивало, что им понравился хотя бы один из моих фильмов.

На встрече в формате вопросов и ответов, проведенной в переполненном людьми зале клуба выпускников Гарвардского университета на Манхэттене, завешенном портретами степенных бывших президентов Гарварда, смотрящих на всех сверху вниз с высоты деревянных панелей, мне задавали вежливые и умные вопросы о моральной составляющей моего фильма и прочем. Неожиданно поднял руку слегка подвыпивший и раскрасневшийся мужчина: «Конечно, я ценю этот праздник любви и все такое. Фильм хорошо сделан, но я был командиром патруля во Вьетнаме, и вся ваша история — полнейшая чушь! Служившие там парни были натуралами, не было наркотиков в поле, все были хорошими людьми. Вы оскорбляете их своим фильмом». Он трясся от переполнявших его эмоций и прерывал каждый мой встречный комментарий своими замечаниями («Да прекратите! Изнасилование? Не было никакого секса в бою!»). Когда я сослался на «Сальвадор» и паранойю Рейгана по поводу того, что коммунисты пересекут Рио-Гранде, он вставил: «А как же китайцы, вторгшиеся в Тибет!» Эти слова сопровождались бурными рукоплесканиями. Я проходил очередное крещение огнем, но в этот раз был к этому готов. Каждому замечанию приходилось противопоставлять конкретику. Для меня проблема заключалась не в поведении отдельных подразделений или солдат во Вьетнаме, обусловленных человеческой природой. Я фокусировался на коррумпированности военной системы, скармливавшей нам чудовищную ложь.