Он шагнул к этим кострам. Но стоило ему почти вплотную добраться к ровным языкам устремленного ввысь пламени, как костры исчезли. Штифке остановился и простонал от досады.
Кругом слышались чьи-то тихие голоса, словно за каждым деревом прятались люди. «Партизаны»,— прохрипел Штифке, озираясь по сторонам.
Страх охватил его, и он рванулся из последних сил куда-то вправо, на ходу больно ударясь плечом о дерево. Вскоре он уже не мог бежать и, упав на четвереньки, пополз по-собачьи. Тьма настигала его, и он путался в этой плотной темноте, как муха в паутине. Выбившись из сил, Штифке поднял голову и, тяжело дыша, облизал соленые губы.
Над ним простиралось черное небо, на котором тусклыми угольками вспыхивали звезды, а прямо перед собой он увидел изогнутый клинок месяца.
И этот сверкающий желтый клинок, спускаясь, плыл к нему навстречу. «Булатная сабля»,— прохрипел потерявший рассудок генерал. «Возьми ее, Копи, она теперь твоя»,— послышался голос отца.
Этот голос подталкивал его, и Штифке пополз, протянув руки, чтобы схватить саблю. Ему казалось, что стоит сделать еще несколько усилий, и он дотянется до обнаженного клинка.
«Она золотая,— шептал Конрад, чувствуя, как стучит и бурлит в висках кровь.— Ты мне не говорил раньше, что она золотая»,— с укоризной вопрошал он отца.
Где-то в лесной чаще ухнул филин. Его жуткий смех вспугнул прикорнувшего под веткой ели зайца. Тот жалобно пискнул и, высоко вскидывая лапы, помчался, прыгая из стороны в сторону, петляя, запутывая следы. Русский лес, под сенью которого замерзал немецкий генерал, жил своей спокойной, размеренной жизнью…
