В плену у мертвецов - [38]

Во всех случаях все уровни власти избрали своим инструментом ФСБ. Вы помните, что около года с Быковым возились менты. В августе 2000 года пришлось его выпустить. Заскрипев зубами – отдали его комитетчикам. Его арест, как и мой, осуществляли люди ФСБ.

Федеральная Служба Безопасности до боли напоминает лишь одну, известную из Истории репрессивную организацию – Инквизицию. Все другие не идут в сравнение, не имеют своих тюрем, к примеру. Не столь всемогущи. Ясно и то, что подвергшись в период перестройки и позднее, вплоть до 1993 года, реформам, увольнениям и унижениям, бывшая элитная спецслужба КГБ страдает сегодня огромным комплексом неполноценности. Разрешиться от которого, излечиться от которого Федеральная Служба Безопасности страстно желает за счёт своих жертв. Очень вероятно, что сами офицеры и следователи ФСБ кажутся себе и современными, и демократическими, и прогрессивными. Их методы воздействия на зэков мягче (так считают они, хотя в нашем деле № 171 фигурируют два убитых ненароком, надеюсь, в ходе следствия национал-большевика Золотарёв и Бурыгин), их собственный следственный изолятор в сравнении с милицейскими клоповниками – выигрывает. Заключённый, замечу, всё равно лишён свободы, живёт в вонючем туалете фактически, одет как пациент шиздома и питается лишённой жиров и витаминов водой и клетчаткой. Но в СИЗО ФСБ называют заключённых на «Вы», во всяком случае стараются, здесь раз в неделю возможно отдать выстирать вещи. Все эти прелести затмевают в глазах сотрудников ФСБ простую истину что их военно-репрессивная структура сама по себе реакционна и неуместна в контексте демократического государства. А ведь РФ тужится быть или хотя бы называться демократическим государством. СИЗО ФСБ нормально выглядит в контексте СССР 1956 года. Но не в контексте РФ 2001 года. Демократическое государство не должно иметь в числе своих служб Инквизицию.

Но вернёмся к процессам. Кто конкретно их инициирует? Один из моих старых друзей, имеющий доступ в среду прокурорских работников, сказал мне как-то: «Эдуард, ну ты представь себе чиновника прокуратуры! Это небольшой человек, получает он немного, всем завидует, и тут появляется возможность прищемить, прищучить богатых и известных: Гусинского там, или Быкова – много раз миллионеров. Чиновник делает это с удовольствием и страстью, прилипает к жертве как банный лист к заднице. Можно сказать, преследует с фатализмом заданную цель. На тебя в Прокуратуре многие имеют виды (разговор этот состоялся за полгода до моего ареста), но есть и пара людей влиятельных в той же прокуратуре, кто не допускает, чтоб тебя растерзали». Очевидно когда в поле зрения прокуратуры появились чиновники ФСБ с их добытыми путём прослушек и чтения газеты «Лимонка» смутными данными, те люди в прокуратуре, кто не хотел меня сдавать, – вынуждены были отступиться… «Дело пока идёт о замах Патрушева, вот пока на каком уровне раскручивается дело», – предположил мой защитник Сергей Беляк. Чем руководствовались замы Патрушева? «Разработкой» Национал – Большевистской Партии Федеральной Службой Безопасности, осуществляемой с лета 1997 года. (Интенсивная разработка началась в январе 2000 года.) А подстегнули разработку и решения об арестах и суде – корпоративная месть ФСБ Лимонову, вызванная моими статьями «Ссучившиеся» и «ФСБ против НБП» в газете «Лимонка».

Думаю, что это очень достоверное объяснение. Доставляя меня в Барнаул из Горно-Алтайска ночью с 8-го на 9-е апреля 2001 года подполковник ФСБ Михаил Кузнецов много раз повторял: «Ну за что же ты нас так не любишь!» Высовывающийся, нападающий, привыкший на Западе к свободе слова, заёбистый Лимонов раздражил офицеров-совков. И в первую очередь генерала Пронина, начальника управления по борьбе с терроризмом и политическим экстремизмом ФСБ. Я ведь встречался с ним лично 7 февраля 2000 года и сообщил ему, что 29 января 2000 года в моей квартире по адресу: Калошин переулок, побывали незнакомые люди. Я ведь нахально и честно предлагал генералу «работать вместе». «Используйте нас, – предлагал я, – там, где не может выступить государство – можем выступить мы», – имея в виду такие случаи в международных отношениях, как оскорбление российского флага в Познани. «Мы – негосударственная организация, можем адекватно ответить, оскорбить, например, их флаг», – предлагал я. «Государству такие жесты не к лицу, а нам можно». Подобные предложения пятидесятилетнему генералу показались, должно быть, дикими. Его карьера вся началась и прошла в КГБ, и я должен был казаться ему дичайшим наглецом, которому ответом может быть только наказание. Если днём 29 января 2000 года они установили подслушивающие устройства в моей квартире (о чём я, по совету адвоката Сергея Беляка, тогда же написал жалобы Патрушеву и Рушайло), то уже 22 февраля утром мы обнаружили подслушивающее устройство в зале пансионата «Зорька», где мы намеревались в тот день провести свой съезд. Только в марте 2001 года у ФСБ появились мотивы для ареста членов НБП, но они охотились на нас давно, упорно и угрюмо. Процесс Лимонова и НБП был задуман давно, не было лишь повода, хотя бы зацепки.