В плену отражения - [2]

- Спасибо, конечно, но нет. Лучше пусть будет рядом со мной.

- Тони, ты так сам свихнешься, - Питер положил руку ему на плечо. – Ты на себя не похож, тебе отдохнуть надо. Не хочешь на все лето – пусть побудет месяц, две недели. Ты хоть немного в себя придешь.

- Все-таки… нет.

- Ну, как знаешь. – Питер встал. – Нам пора уже.

Тони проводил их до ворот, постоял, глядя, как они идут по улице в сторону своего дома. Питер катил коляску, Люси держала его под руку. Зависть словно ножом полоснула – у них со Светой никогда такого не было. И, наверно, не будет. Сначала он надеялся – каждый день надеялся, что все пройдет, что завтра утром Света непременно проснется прежней: веселой, нежной, любящей. Но время шло, и ничего не происходило. Тони возил ее по врачам, те разводили руками: очень сложный случай. Выписывали какие-то лекарства, но он даже не покупал их, потому что знал: никакого толку не будет.

Тони вернулся в дом, собрал чашки, отнес на кухню. Света все так же сидела в кресле, Мэгги спала у нее на руках. Он подошел, чтобы забрать дочь и отнести в кроватку. Света покорно разжала руки, но ее неподвижный взгляд по-прежнему был нацелен на что-то за окном.

Вечером, покормив Свету ужином и уложив ее спать, Тони сидел в своем кабинете с документами. Разговор с Питером и Люси окончательно выбил его из колеи, на работе было не сосредоточиться. Заплакала Мэгги. Через открытую дверь он видел, как Света встала, быстро прошла в детскую, взяла ее на руки.

Тони стоял на пороге и смотрел, как она кормит дочь. В детской было темно, только свет крошечного ночника падал на ее лицо снизу, делая его невообразимо прекрасным. Мадонна с младенцем… Он снова почувствовал, как подступают слезы. С детства внушенное «мальчики не плачут» - он давно уже махнул на это рукой. Когда мальчикам очень плохо и когда их никто не видит – еще как плачут. Только сейчас изнутри рвались уже не слезы – рык самца, у которого отобрали самку. Умри она во время родов – и то, наверно, было бы не так тяжело.

Мэгги наелась и, сыто вздохнув, отпустила грудь. Света встала с кресла, походила по комнате, поглаживая Мэгги по спинке, положила ее в кроватку. Тони взял Свету за руку, отвел в спальню, подождал, пока она ляжет. Встал рядом с кроватью на колени, уткнувшись лбом в ее плечо.

- Я так скучаю по тебе, - сказал он. – Больше, чем тогда, осенью. Тогда я знал, что скоро ты приедешь, что мы будем вместе. А сейчас… Я не знаю, слышишь ты меня или нет… Но если слышишь… Пожалуйста, вернись ко мне… если можешь. Мне очень плохо.

Тони поднял голову, посмотрел ей в лицо, едва различимое в темноте. Света лежала на спине, ее глаза были широко открыты и все так же неподвижны. Вдруг ему показалось, что в них что-то дрогнуло, но это был лишь отблеск уличных огней – мимо дома по улице проехала машина. Он поцеловал ее и вернулся к себе. Собрал бумаги на столе – все равно ничего не сделал. Разложил диван, разделся, лег.

Все эти два месяца он спал в кабинете. Люси невольно задела незаживающую рану. Невозможно было лежать рядом со Светой, когда от желания выкручивало так, что темнело в глазах. Вот она, рядом, только руку протяни. Но… не она. Пустая оболочка. Кокон. Когда на последних месяцах беременности врачи категорически запретили интим, всегда находилась альтернатива. Даже просто лежать рядом, обнявшись, прижиматься к ней и чувствовать, как малыш возится в ее животе, - это уже было счастьем. Сейчас альтернативы не было. Никакой.

Сон не шел. Тони смотрел в потолок и думал, что еще можно сделать. Вернее, можно ли хоть что-нибудь сделать. Странно, но далеко не сразу до него дошло, что во всей этой истории может быть замешана – и наверняка замешана! – магия. Да, Маргарет упокоилась с миром, кольцо Анахиты уничтожено, но кто знает, какую еще дрянь оно притащило с собой в наш мир и в наше время. Но не скажешь ведь врачам: ваши таблетки тут совершенно не в тему.

Все началось с Рождества, которое они провели в Скайхилле. До этого Света вспоминала свою средневековую жизнь в теле Маргарет мельком: это уже отошло в прошлое и напоминало то ли сказку, то ли сон. Тем более их настоящее было намного интереснее. Но в Сочельник произошло нечто странное.

Они сидели вчетвером в холле рядом с елкой, смотрели на огонь в камине, пили рождественский эгг-ногг[1], болтали. Света положила голову ему на плечо, пристроила ноги на дремлющую рядом с диваном собаку. И вдруг что-то случилось. Она вздрогнула и замерла. Ее тело не было ни расслабленным, как за секунду до этого, ни напряженным. Скорее, неживым. Словно кукла или плюшевая игрушка. Он осторожно повернул голову – Света смотрела широко открытыми глазами в одну точку, лицо ее было таким же застывшим, неподвижным, как и тело. В общем, в тот момент она была такой, какой теперь он видел ее изо дня в день.

Тогда все закончилось через несколько секунд. Он спросил, что с ней такое произошло, она прошептала: «потом». Когда они остались одни в своей комнате – той самой, где Света жила в свой первый приезд, - она рассказала, что внезапно вспомнила Рождество в Хэмптон-корте, при дворе Генриха VIII. Точнее, не вспомнила, а погрузилась в тот момент точно так же, как это было с ней, когда Маргарет показывала ей свою жизнь. Правда, с одним отличием: на этот раз в теле Маргарет не было ее сознания. Только одна она – Света.