V. - [60]

Как-то вечером он пришел в ванную, таща на спине матрац. По телевизору закончился древний фильм с Томом Миксом [104]. Обольстительная Фина лежала в ванне. Ни воды, ни одежды – только Фина.

– Послушай, – сказал Профейн.

– Бенни, я целочка. И хочу, чтобы ты был первым, – дерзко заявила Фина.

Поначалу довод показался ему убедительным. В конце концов, если не он, так какой-нибудь другой окончательно оскотиневший паршивец. Профейн глянул на себя в зеркало. Толстый. Под глазами мешки. Почему она выбрала его?

– Почему я? – спросил он. – Прибереги это для парня, за которого выйдешь замуж.

– Да кому нужно это замужество, – сказала Фина.

– Боже, что подумает сестра Мария Аннунциата? Сейчас ты приносишь много добра – мне и этим несчастным подросткам на улицах. Хочешь, чтобы все это было увековечено в книгах? – Кто бы мог подумать, что Профейну придется использовать такие аргументы? Глаза Фины горели, она медленно и сексуально изгибалась, смуглые и волнительные округлости манили, как зыбучие пески.

– Нет, – сказал Профейн. – Выметайся отсюда, я хочу спать. И не вздумай жаловаться брату. Он полагает, что его сестра не станет трахаться с кем попало.

Фина вылезла из ванны и накинула халат.

– Очень жаль, – вздохнула она.

Профейн швырнул в ванну матрац, плюхнулся на него и закурил. Фина выключила свет и закрыла за собой дверь.

II

Вскоре опасения Профейна по поводу Фины наихудшим образом оправдались. После нескольких ложных приступов тихо и неприметно пришла весна: проливные дожди и буйные ветры перемежались засухой и безветрием. Аллигаторов в канализации осталась лишь горстка. Теперь в распоряжении Цайтсуса стрелков было больше, чем нужно, и Профейн, Ангел и Джеронимо стали работать неполный день.

Профейн все острее ощущал себя чужим в подземном мире. Количество аллигаторов потихоньку сокращалось, и у Бенни постепенно стало складываться впечатление, что он теряет друзей. Да ладно, уговаривал себя Профейн, что я им, Франциск Ассизский, что ли? Я не беседую с ними и не люблю их. Я их отстреливаю.

Жопа ты, отвечал адвокат дьявола. Сколько раз они, булькая в вонючей жиже, приходили к тебе из мрака, словно искали старого друга. Ты никогда не думал, что они жаждут смерти?

Профейн припомнил аллигатора, которого преследовал в одиночку почти до самой Ист-Ривер через Приход Фэйринга. Крокодил еле волочил лапы, позволяя подойти совсем близко. Сам лез под пулю. Бенни вдруг почудилось, что как-то в пьяном угаре, слишком обессилев и окосев, чтобы нормально соображать, он поставил свою подпись на договоре под отпечатками лап аллигаторов, которые теперь стали призраками. Выходило так, будто и впрямь существовал некий договор, соглашение, по которому Профейн даровал смерть, а аллигаторы давали ему работу – баш на баш. Они были нужны ему, а сами если и нуждались в нем, то только потому, что где-то в их куцых мозгах с незапамятных времен сохранилось представление о том, что крокодильчиками они были всего лишь очередным модным предметом потребления наряду с бумажниками и дамскими сумочками, сделанными из кожи их предков, и прочей дребеденью на прилавках универмагов «Мэйси» по всему свету. А когда их спустили в унитаз, то пребывание их душ в подземном мире стало лишь кратким перемирием, отсрочкой того момента, когда им предстояло вернуться к роли живых детских игрушек. Конечно, им этого не хотелось. Им хотелось стать теми, кем они были изначально; и наиболее совершенная форма изначального естества должна быть материей неживой – а как же иначе? – и тогда под резцами искусных ремесленников-крыс она превратится в изящную рококовую вещицу, в ископаемый остов, отполированный святой водой Прихода, и воссияет фосфоресцирующим блеском, как та крокодилья могила, которая однажды ночью озарилась ослепительным светом.

Спускаясь в канализацию на сокращенную четырехчасовую смену, Профейн иногда говорил с крокодилами. Партнеров это раздражало. Как-то ночью невесть откуда возникший аллигатор развернулся и бросился на них. Хвост скользящим ударом хлестнул напарника с фонарем по левой ноге. Профейн велел увальню убраться с линии огня и выпустил всю обойму – пять выстрелов, бухнувших многоступенчатым эхом, – аккурат в пасть аллигатора. «Все в порядке, – сказал напарник, – Идти смогу». Профейн не слышал. Он стоял у обезглавленного трупа, наблюдая, как поток нечистот медленно несет крокодилову кровь в одну из рек – черт ее знает, какую. Профейн потерял ориентировку. «Малыш, – сказал он мертвому аллигатору, – ты сыграл не по правилам. Самому нападать нельзя. В договоре этого нет». Пару раз начальник Банг отчитал Бенни за болтовню с аллигаторами: это, мол, дурной пример для Патруля. Ладно, сказал Профейн, больше не буду, и взял себе на заметку: то, во что веришь, надо говорить про себя.

В конце концов однажды ночью в середине апреля он признал то, о чем уже неделю старался не думать: его и Патруль как боевую единицу канализационной системы уже ничто не связывает.

Фина знала, что аллигаторов почти не осталось и что трое охотников скоро останутся без работы. Как-то вечером ока пришла, когда Профейн сидел перед телевизором. Крутили «Большое ограбление поезда»