В пекле огненной дуги - [7]

За невысоким пригорком открылась печальная батальная картина — уничтоженная батарея из двух 7б-миллиметровых орудий. Одна пушка лежала опрокинутой на левый бок, а вторая была смята вражескими гусеницами. Вокруг валялось множество гильз от снарядов и пустых снарядных ящиков. Возле пушек лежали в разных позах погибшие артиллеристы. Их тела были изуродованы ранами: оторванные руки и ноги, вывороченные наружу кишки. Жуткое, отвратительное зрелище. Смерть поработала здесь на славу…

Буквально в десятке метров от перевёрнутого орудия стоял, уткнув в землю мощный, хоботообразный ствол, массивный немецкий танк. Своими очертаниями он напоминал Т-4, но был больше размерами. Видимо, это и был один из «Тигров», на которые здесь, на Курской дуге, сделали ставку Манштейн и Модель. Но ничего у этих хвалёных немецких генералов не вышло — их танковые армады разбились о прочную советскую оборону и превратились в металлический лом. На весь их гусеничный зверинец нашлись достойные зверобои.

Судя по всему бой на этой батарее кипел нешуточный. Артиллеристы сражались мужественно и стояли насмерть. Честь им и вечная память.

Романцов прошёл по позиции, всматриваясь в мёртвые лица. Никого из погибших он не знал, но всё равно ощутил в душе сильную горечь, представив, что этих бойцов уже никогда не дождутся дома жёны, родители, дети. Этих и многих-многих других…

— Мстить за каждого, мстить за всех, — с ненавистью прошептал он.

Желание убивать проклятого врага росло в лейтенанте с каждой минутой.

Далеко впереди проступили очертания села. В этот момент предрассветную тишину разорвало резкое тарахтение немецкого пулемёта, а через несколько секунд к нему живо присоединились автоматные очереди и винтовочные выстрелы. От Самодуровки в сторону наступающих понеслись огненные пунктиры трассеров. Стало ясно, что чуда не произошло.

— Впе-ерёд! — раздался откуда-то с левого фланга цепи голос ротного. — Ура!

— За мно-ой! — подхватил этот крик Романцов, махнув пистолетом. — За Родину! За Сталина!

Тут же над полем гулко прокатилось родное и ошеломляющее русское «Ур-ра-а!».

Солдаты побежали, стреляя на бегу. Каждый из них сейчас отлично понимал, что нужно как можно быстрее достигнуть вражеских окопов и закрепиться в них. Потому что по полю сейчас остервенело носилась Матушка Смерть и махала направо-налево своей жуткой косой, забирая с собой тех, кто ей приглянулся.

Бросив взгляд через плечо и убедившись, что бойцы не отстают от него, Романцов прибавил скорости. В голове его крутилась только одна мысль, вытеснившая все прочие:

«Быстрее бы добежать! Быстрее бы!..»

Немецкая траншея была уже рядом, а в сотне метров позади неё находились изгороди окраинных домов Самодуровки, в окнах которых тоже вспыхивали огоньки. Оставалось сделать последний, рывок, последнее усилие.

Возле левого уха что-то просвистело. Романцов инстинктивно пригнулся и втянул голову в плечи. Он увидел немца, стреляющего из траншеи из винтовки. Только затем до сознания дошло, что стреляет фашист прямо в него. Даже было странным то, что он не попал с такого плёвого расстояния. Может быть — из-за страха, который мешает в бою точно целиться, потому что предательски трясутся руки.

Лейтенант понёсся вперёд большими прыжками, уклоняя корпус то вправо, то влево от прямой линии, подобно маятнику, чтобы в него было труднее попасть. Этому он научился по дороге на фронт у милиционера со смешной фамилией Пужай-Чере-да, которому взвод Романцова помог обезвредить банду дезертиров. Эти уроки уже пригодились ему в марте.

Выстрелив во врага почти в упор, он спрыгнул в траншею. Немец уже молча валился на бок — на месте его правого глаза зияло чёрное, кровоточащее отверстие.

Немного левее кто-то из его бойцов добивал своего противника прикладом, а дальше в траншее раздавались выстрелы и крики дерущихся.

Лейтенант перепрыгнул через труп ещё одного немца и едва успел увернуться от направленного прямо в грудь штыка. Здоровый, упитанный фриц, обозлённый промахом, резко чертыхнулся на своём языке и попытался ударить снова, но не успел — отброшенный назад двумя пистолетными выстрелами, он опрокинулся на спину и задёргался на дне траншеи в предсмертной агонии.

Романцов стал пробираться дальше, обуянный неистовым желанием убивать врага. Он даже ощутил своеобразный радостный азарт оттого, что побеждает и уничтожает тех, кого ненавидит. Почему-то все эти немцы для него сейчас не являлись людьми, способными чувствовать боль и страх смерти, а, скорее, казались некими абстрактными существами в форме и с оружием. А ведь, между прочим, эти существа тоже жаждали и вполне могли убить его, и поэтому здесь вступал в силу простой закон выживания — кто кого убьёт первым.

Но больше никто ему под руку не попался. Рукопашная уже прекратилась — траншея была полностью захвачена.

— Тикають фрыци! — радостно крикнул где-то рядом Гончаренко. — Тилькы пьяты выблыскують![5]А, товарыш лэйтэнант?

Несколько уцелевших в схватке немцев улепётывали со всех ног к селу, откуда шёл плотный огонь. Село это тоже нужно было освобождать, и впереди предстоял новый бой — наверняка более ожесточённый…