В паутине южной ночи - [29]

— Как же ты мне все вернешь, если собираешься это продать? — вопросила Эмма. — Или ты хочешь заложить их в ломбарде?

Она говорила необычайно мягко, и Денису показалось, что зря он думал о ней как о ледышке, у которой от растительной пищи притупились все инстинкты. Он был уверен, что она ему не откажет. Да и не было повода отказывать. В конце концов, все не так плохо. У него остались офис и репутация, да и сам он тоже уже не новичок в этом бизнесе. А антиквариат — он всегда будет. И Денис купит ей, может быть, не эти вещи, а похожие, и даже лучше. Это он и сказал со смехом жене. Со смехом облегчения. Потому что придирки Эмма оставляла, когда у нее не было аргументов. Значит, она просто хочет помучить его, а потом согласится, обнимет его и скажет:

«Ну, что же мне с тобой делать, Корнилов? Продавай. Только на это время я уйду из квартиры. И еще: ты мне должен будешь купить аналоги этих вещей плюс то, что я захочу, в качестве моральной компенсации и процентов».

Это бы он понял, потому что Эмма была деловой женщиной. Но она вдруг резко отказалась.

— Нет, я не хочу продавать антиквариат. Он дорог мне, я к нему привыкла.

Эти слова резанули Дениса по ушам. Он ей дорог? Она к нему привыкла?

— А как же я? — вопросил он. — Я тебе не дорог? Ко мне ты до сих пор не успела привыкнуть?

— А при чем тут ты? — пожала безупречными плечами безупречная Эмма. — Мы же говорим об антиквариате!

Против ее железной, немецкой логики он был бессилен.

— Но ведь это я покупал тебе это древнее барахло, — вскричал он, бросая на пол серебряный кувшинчик восемнадцатого века. — Деньги мои, разве ты забыла?

— Помню, — спокойно ответила она. — Но ведь ты сам сказал, что покупал это мне. Скажи, может быть, ты хочешь продать и мою одежду? Она ведь тоже куплена на твои деньги!

Она подняла кувшинчик, поставила его на место и направилась на кухню. Достала из холодильника апельсин, быстро и ловко очистила его при помощи специального ножа и стала отправлять в рот дольками.

Денис поплелся за ней на кухню. У него возникла новая идея.

— Хорошо, не хочешь продавать антиквариат, это я еще могу понять. Возможно, эти вещи действительно имеют для тебя ценность, не только в плане их стоимости, — не удержался он от подколки. — Хотя, знаешь, этот антиквариат может считаться вложением моих денег. Ведь всё свободные средства я тратил на эти твои штучки! Ну, да ладно. Но у тебя есть магазин. Значит, должны быть деньги! Я же не требовал их у тебя! Эмма, могла бы ты одолжить мне их?

— Все деньги, которые у меня есть? — уточнила она.

— Нет… Не знаю, — смешался Денис. — Откуда я знаю, сколько у тебя есть… Мне надо тысяч сто, сто пятьдесят. Мне этого хватит.

— Ого, это много, — Эмма закончила есть апельсин, вытерла руки смоченной в воде льняной салфеткой и снова вернулась в комнату.

Денис остался сидеть на кухонной табуретке, как оплеванный. Он так ничего и не понял. Значит, она не даст ему деньги; потому что он просит слишком много? Он взглянул на салфетку, которую она только что использовала. Салфетка была желтой от сока апельсина. Тетя Сима ругалась на Эмму, потому что та портила своими любимыми апельсинами дорогие льняные салфетки.

— Руки нельзя помыть, что ли? — ворчала домработница. — Барыня какая нашлась!

Сначала Денис запрещал женщине высказываться по поводу действий жены, а потом перестал. Пусть говорит, что хочет. В конце концов, должен же он знать, что кто-то осуждает совершенную Эмму!

— Погоди, — он еще не терял надежды и снова потащился за женой в комнату. — Ты Дашь мне деньги?

— Нет, — она ни на миг не оторвалась от книги Кортасара.

— Почему? — еле сдерживался Денис. — Это же не так много, если бы я был более бережлив и не позволял тебе тратить все заработанное мною, то у меня сейчас имелась бы нужная сумма!

И как ему могли нравиться ее сдержанность, ее холодность, ее спокойствие? Да лучше бы она заорала на него, швырнула в него сковороду или свою любимую фарфоровую вазу какой-то там китайской династии, обвинила его в том, что он плохо вел дела, пусть бы даже обматерила, но он бы знал, что она ему сочувствует, сопереживает, живет вместе с ним. А Эмма даже дышала, казалось, другим воздухом и жила словно в другом измерении.

— Потому что у меня нет денег, — ответила она, перелистывая страницу.

Денис вырвал книгу из ее совершенных рук и бросил на пол. Эмма проследила за полётом книги, но на ее лице не дрогнул ни один мускул.

— Как же у тебя нет денег, если у тебя свой магазин? — издевательски поинтересовался Денис. Плебей, он и есть плебей, чего с него взять. Только плебеи могут задавать женщине вопросы, касающиеся денег!

— Ты хочешь спросить, почему у меня нет денег, если есть магазин, который приносит деньги? — уточнила Эмма.

По своей Дурацкой немецкой привычке она постоянно все уточняла. Наверное, они все такие, немцы… Хотя нет, если вспомнить ее братца, то он довольно-таки безалаберное существо. Ни о какой педантичности, аккуратности не могло быть и речи. Борис спокойно опаздывал на сорок минут, даже не соизволив извиниться, рыгал за столом, чем вызывал только укоризненный взгляд сестры, и мог неделю ходить в несвежей рубашке. Ага, значит, не все немцы такие зануды, подумал Денис. И это его почему-то успокоило, хотя он терпеть не мог Бориса именно из-за отсутствия у него аккуратности, педантичности и хороших манер. Парадокс.