В паутине - [47]
Когда дойка была закончена, тетя Алтея, высокая, светловолосая, известная своей сварливостью и неряшливостью, отправила его в Бухту Малой Пятницы к Сэмам, чтобы спросить, не продаст ли кто из них трески.
«Будь умницей, — предостерегла она Брайана. — Не болтайся, где попало, иначе Лунный человек словит тебя».
Что сделает Лунный человек, если «словит», она никогда не уточняла, видимо, полагая, что неизвестное всегда пугает больше, чем известное. Брайан же предполагал, что тот сварит его в масле и раздерет по косточкам. Он боялся Лунного человека больше, чем дьявола. Кто-то поведал ему, что если у мальчика нет отца, то его отец — дьявол, который может прийти ночью и забрать его. После этого он долго не мог спать ночами от ужаса. Но мистер Конвей утверждал, что дьявола не существует, и подтверждал это столькими «черт возьми», что Брайан поверил. Он хотел верить ему. Но в то же время мистер Конвей отправил к черту и небеса, а это было не слишком хорошо, потому что означало, что Брайан никогда вновь не увидит маму. Мистер Конвей не заходил настолько далеко, чтобы утверждать, что Бога нет. Он даже признавал, что, по всей вероятности, тот существует. Кто-то же должен управлять делами, хоть и не слишком успешно.
«Словно молоденький Бог, который еще не научился своему делу, черт возьми», — говорил мистер Конвей.
Брайан был слишком мал, чтобы эти слова возмутили его. Ему даже понравилась мысль о молоденьком Боге. Он всегда думал о Боге, как о суровом бородатом старике.
Если бы Брайан так не устал, то порадовался бы прогулке до Бухты Малой Пятницы. Он очень любил смотреть на огни гавани, расцветающие в синеве сумерек. На загадочные корабли, уплывающие от дюн вдаль к неведомым влекущим берегам. Он приметил один, что как раз выходил из гавани, и мысленно последовал за ним.
Когда Брайан добрался до Бухты Малой Пятницы, его встретил там Большой Сэм, находящийся в довольно дурном настроении. Ожидались неприятности, на что в последнее время указывали разные знаки и предзнаменования. Большой Сэм не мог дальше закрывать на это глаза. Соленый, его пес, ужасно выл весь прошлый понедельник. Во вторник Маленький Сэм разбил зеркало, перед которым брился много лет. В среду Большой Сэм не смог на удачу поднять замеченную им булавку, в четверг он прошел в мастерских под лестницей Тома Эпплбея, а в пятницу… в пятницу… только подумать… Большой и Маленький Сэмы умудрились за ужином рассыпать соль между друг другом.
Большой Сэм был настроен не поддаваться предрассудкам. Что могут значить для доброго пресвитерианца просыпанная соль или разбитое зеркало? Но он верил в сны, основываясь на библейском подтверждении. И ему приснился ужасный сон, как раз после того, как умерла тетя Бекки — он видел полную луну, которая в один миг стала черной, затем ярко-красной, при этом всё приближаясь и приближаясь к земле. С жутким криком, что нарушил покой весенней ночи в Бухте Малой Пятницы в радиусе нескольких десятков метров, он проснулся как раз в тот миг, когда луна, казалось, почти коснулась земли. Большой Сэм на протяжении сорока лет тщательно и многословно записывал свои сны и, просмотрев все записи, пришел к выводу, что такого впечатляющего у него еще не бывало.
А затем среди ночи чайка закричала тем особым криком. Когда старая леди Чайка кричит, словно ведьма, кто-то должен испить чашу скорби.
«Маленький Сэм скрылся куда-то после ужина, — сказал Большой Сэм Брайану. — Я было подумал сходить и поискать моллюсков. Но не пошел, немного устал. Начинаю ощущать свои годы. Но у меня есть ключ от рыбного сарая, и я принесу тебе треску. Хотя, они все великоваты для тебя, не донесешь. Оставайся, угостись похлебкой из моллюсков. Немного еще осталось. Признаю, этот парень умеет ее готовить».
Брайану очень бы хотелось отведать похлебки, поскольку его ужин был более чем схематичен, но уже темнело. Он должен был вернуться домой до наступления темноты, потому что боялся. Он стыдился своей трусости, но ничего не мог поделать. Иногда он думал: если бы кто-нибудь любил его, то страхов стало бы меньше. Он выглядел таким худеньким и печальным, что Большой Сэм дал бедному малютке пять центов, чтобы тот купил себе плитку шоколада в магазинчике вдовы Терлицик по пути домой. Но Брайан не зашел в магазин. Ему не нравились вдова Терлицик и шумная компания бездельников, что вечно шатались в магазине и вокруг него летними вечерами. Он поспешил домой, таща тяжелую треску, а там его сразу отправили спать, чтобы утром встать в четыре помочь мистеру Конвею отвезти на рынок телят. Брайану хотелось бы немного посидеть под большой яблоней и поиграть на своей губной арфе. Он любил старую яблоню. И любил играть на маленькой губной арфе. Как-то вечером он играл на ней в доме, где сажал картофель, и двое молодых людей — одной из них была девушка в белом платье — танцевали под его музыку в саду в лунном свете. Это осталось одним из немногих красивых воспоминаний его жизни. Когда он играл на своей арфе, то вновь видел их… танцующих… танцующих… танцующих. Словно листья на ветру, белые, таинственные и прекрасные… в звуках волшебной мелодии.
