В паутине дней - [17]

Хотя меня и подмывало сказать, что старые мужья и неверные молодые жены попадаются не только в домах, на которых лежит проклятие, я воздержалась от этого замечания и попросила ее рассказывать, что было дальше. И она рассказала о Филиппе, сыне первого Ле-Гранда, который приехал из Франции, чтобы вступить во владение Семью Очагами. И когда она говорила, я должна признать, что, несмотря на свое косноязычие, ей нельзя было отказать в выразительности. Портрет Филиппа, который она нарисовала своими простыми словами, предстал передо мной так же ярко, как и портрет Пьера, его отца. Пьера она изобразила старым хитрым денди, жестоким и подозрительным; а Филипп оказался прекрасным парнем, любителем охоты и катания на лодке, азартным картежником и сердцеедом. Но проклятие, продолжала она, упало и на него, и очень скоро. Его второй ребенок был найден задушенным в своей кроватке (здесь глаза женщины расширились от ужаса). И словно одного этого несчастья было недостаточно, проклятие настигло Филиппа еще раз, и вскоре он был убит выстрелом в спину на охоте, да еще своим лучшим другом. На следующее утро после похорон его тело нашли откопанным, правая рука была отрезана и исчезла. Семья решила, что это местные колдуны, а люди знали, что это проклятие. Вдова Филиппа осталась жить в Семи Очагах, а своего старшего сына послала учиться в Европу. Когда он вернулся и стал хозяином Семи Очагов, то тоже привез с собой невесту из Франции – ту самую, что теперь стала Старой Мадам.

– Наша Старая Мадам? – уточнила я.

– Да – Мари какая-то там, так ее звали. Это и есть Старая Мадам. Разве она не ведет себя так, словно она королева? Да, говорят, она в жизни пальцем не шевельнула – даже никогда сама не надела чулок! На это были рабы! Ее лодку, в которой она приезжала в Дэриен и ездила в гости на острова, расписанную золотом и набитую шелковыми подушками, сопровождали восемь рабов в ливреях, чьей единственной обязанностью было катать миссис во время ее выездов.

Слушая этот рассказ, я подумала о том богатстве, которое позволяло жить в такой почти неприличной роскоши и праздности; я сказала об этом миссис Мак-Крэкин.

Да, кивнула она, денег была пропасть. Ведь второй Пьер Ле Гранд был очень умелым хозяином, несмотря, она поджала губы, на то, что сильно пил и в отношении женщин у него была плохая репутация. Она слышала от своей матери о богатых урожаях хлопка и о том, что по Проливу от Семи Очагов плыли целые караваны, нагруженные рисом. У него была почти тысяча рабов, у этого Пьера Ле Гранда.

– А сколько, – спросила я, – у него было детей?

– Только двое. Сент-Клер – тот, что живет там теперь, – и дочь.

– Дочь? А разве нет еще одного сына? Руа, по-моему, так его зовут?

– Да, мэм, но, понимаете, он был не совсем настоящим их ребенком…

– Что вы имеете в виду – "не настоящим“?

– Она, то есть Старая Мадам, не была его матерью. Он был рожден вне брака. Его отец взял мальчика в Семь Очагов, когда тот был совсем ребенком, и вырастил его, как и других своих детей. Говорили, что Руа был любимцем отца. Но когда тот умер, то Руа остался без гроша в кармане. Но Руа всегда был немного дикарем.

"Так что теперь, – раздумывала я, – мне понятно многое в словах Руа. Не сын богатого отца, а незаконнорожденная черная овечка в прославленном семействе. Неудивительно, что его имя никогда не упоминалось в доме, а сам он никогда не появлялся там".

Я просила маленькую хозяйку продолжать.

– Вы говорили, что была еще и дочь?

– Да, мэм. Сесиль. Но она умерла. Умерла года три или четыре назад. В первый год войны это было. Помню, потому что…

Я перебила ее.

– Должно быть, снова проклятие. – Я не смогла скрыть иронии в голосе.

Она серьезно смотрела на меня.

– Да, мэм. Проклятие.

Потом она рассказала мне о Сесиль. Милая крошка, вспоминала она, похожа на молодую лань. Она была во Франции, при дворе Наполеона III. Об этом писали в газетах Саванны. Но она вернулась домой, так и не выйдя замуж, хотя говорили, что Сент-Клер (он стал главой семьи после отца) хотел выдать ее за французского аристократа.

– Но она не соглашалась?

– Нет, мэм. Видите ли, ее возлюбленным был молодой Боб Кингстон, простой бедный парень, солдат. И однажды ночью, когда Боб остался в Семи Очагах, случилось несчастье…

– Какое?

– Он упал с лестницы. И сломал шею. – Ее добрые глаза смотрели прямо на меня и губы задрожали. – Говорили, что это несчастный случай, но некоторые утверждали, что это не так – его сбросили с лестницы…

– Сбросили? – не поверила я.

– Да, мэм. Не прошло и трех месяцев, как Сесиль умерла. От разрыва сердца, – ее голос упал до шепота, – как сказали.

Ее маленькое растерянное личико было так серьезно и доверчиво, что я с трудом удержала улыбку. Удержала, так как мне ничего не было известно, да и никто другой не смог бы убедить Флору Мак-Крэкин в том, что молодой Боб Кингстон (наверняка под мухой), может быть, просто споткнулся и полетел с этой изогнутой лестницы. Да она и не хотела, как мне казалось, чтобы ее убеждали в этом. Так что я придержала язык. "Зачем, – спросила я себя, – разрушать тайну ее сказочного людоедского замка?"