В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть) - [49]

Первая секция, руководимая Сергеем Сергеевичем, заседала в здании гостиницы, а работу других перенесли в иные помещения, куда делегатов должны были доставить уже прибывшие автобусы, выстроившиеся в ряд, как на параде.

На сей раз едва ли даже десятая часть мест в зале была занята, и это обстоятельство неприятно поразило Инну, тогда как люди более опытные сочли бы такую посещаемость вполне сносной. В первых рядах сидели довольно плотно, потом все реже и уже где-то в середине — по одному, реже по два человека в ряду. Такое типичное для подобных конференций расположение слушателей напоминало распределение смеси химических веществ при качественном хроматографическом анализе, как если бы и участников конференции предварительно растворили в соответствующей жидкости, опустили в полученный таким образом раствор край пористой бумаги типа промокашки, и растворенные делегаты, увлекаемые известной науке силой капиллярного натяжения, устремились бы по порам к противоположному, сухому краю, поближе к выходу. В первых рядах, таким образом, должны были застрять и застряли наиболее тяжеловесные, обстоятельные люди, кому мешал просочиться сквозь мелкие поры научный авторитет или живой интерес к запланированным докладам, а также сами докладчики, содокладчики, болельщики, друзья. Иными словами, первые ряды заняли те, кто собирался внимательно слушать, задавать вопросы, выступать в прениях, возражать, поддерживать, протестовать. Далее располагалась менее заинтересованная публика. Некоторых привлекали лишь первые доклады, и они вскоре собирались уйти. Кто-то хотел понаблюдать со стороны за расстановкой сил, узнать, кого и за что будут хвалить, ругать, на кого станут нападать, кого не осмелятся тронуть. Все эти знания были весьма полезны для ориентации на местности и в пространстве. Задние же ряды и даже средние принадлежали одиночкам, случайным лицам, коротающим в полумраке зрительного зала томительное дневное время, ожидающим интересных сообщений об организуемых экскурсиях или о времени и месте заключительного банкета. Однако среди одиночек-хвостистов можно было обнаружить и товарищей во всех отношениях оригинальных, свободомыслящих, имеющих обо всем свое собственное суждение, скептически относящихся к любым результатам, к любому докладу на любой конференции в силу твердого убеждения, что официальные сообщения, в том числе и на подобных сугубо специализированных встречах, не заслуживают полного доверия и не содержат сколько-нибудь свежей, объективной, принципиально новой информации. Казалось, они лишь подкарауливали подходящий момент, чтобы демонстративно покинуть зал, хлопнув откидным стулом.

Но даже не из-за обилия человеческих типов и характеров эту столь скромную часть занятых в зале мест следовало считать внушительной, а по банальной причине узости самой проблемы, обсуждавшейся на секции. Тем не менее сидящая в первых рядах солидная публика была исполнена чувства необыкновенной гордости и собственной значимости, как если бы она смотрела на область своей науки через увеличительное стекло и на месте лужицы видела озеро, а на месте ручейка — полноводную реку.

Впрочем, сидящие в первом ряду могли и вовсе не заметить малолюдности аудитории, поскольку были заняты исключительно самими собой, тогда как Инна объясняла пустоту в зале тем, что опубликованные тезисы ее доклада, к которому она столько готовилась, разочаровали тех, чье внимание должны были неизбежно привлечь. Скорее не умом, но безотчетным чувством она относила теперь весь камерный характер этого мероприятия, издали, из Лунина, представляющегося грандиозным и пугающе ответственным, лишь на свой счет и, конечно, на счет Триэса. Ее настроение заметно улучшилось бы, если вместо тревожного ожидания одиннадцати часов, когда председательствующий Сергей Сергеевич должен был призвать ее на трибуну, она села бы в дежурный автобус и доехала до любого из остальных зальчиков, где проходили заседания остальных секций и где участников собралось еще меньше.

Инна вслушивалась в усиленные динамиками голоса и почти не улавливала связи слов, возможно, потому, что первые сообщения были слишком далеки от той области, которой она занималась. Какой-то невзрачный горбун шел по проходу, поднимался по лестнице на сцену, раскладывал листки, откашливался, пил воду и монотонно, без пауз и ударений, читал написанное. Вот по той же лестнице взбегал избалованный герой эстрады, расслабленно облокачивался о трибуну, нежно шептал в микрофон, просил погасить верхний свет, и теперь уже только его безобразная черная тень, поигрывая указкой, продолжала плясать на белой простыне. Лица сменялись, смещались, сливались, превращались друг в друга. На трибуне преображался каждый, будто переодевался на виду у всех. Будто, подключенный невидимыми проводами к детектору лжи, поневоле сообщал о себе, что скрывал или даже не замечал за собой раньше.

От имени Института токсикологии выступила решительного вида дама в крепдешиновом платье с толстым кренделем пепельных волос. Многочисленные таблицы, совершенно не воспринимаемые из-за обилия цифр и обозначений, свидетельствовали о том, что многие вещества, испытанные в Институте токсикологии, обладали различным, подчас прямо противоположным, действием на живые организмы в зависимости от количества, способа и периодичности их введения. Но в одинаковых условиях разные животные одинаково реагировали на эти вещества, что давало возможность судить об их относительной вредности.