В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть) - [42]

«Никогда вопрос не стоял так остро», — пишешь ты. Не стану утверждать, что опасности не существует, но преувеличивать ее так же нелепо, как и преуменьшать. В определенном смысле природа умнее человека, ибо гораздо старше его. Она только кажется беззащитной. Губя природу, человек, малая ее часть, губит прежде всего себя. У нее же всегда найдутся такие запасные выходы, потайные убежища, аварийные клапаны, о которых, скорее всего, никто из нас просто пока не подозревает. Она хитрее и сильнее нас. Попытаемся же сделать жизнь разумной, вместо того чтобы присоединяться к глупцам, кликушествующим о конце света или благодушествующим за счет будущих поколений, то есть обеспокоенных сиюминутным и не заботящихся о вечном.

Как известно, два препятствия стоят на пути истинного понимания вещей: стыд, наполняющий душу, словно туман, и страх, который перед лицом опасности удерживает от правильных смелых решений. Самое простое, распространенное лекарство от стыда и страха — это глупость. Неужели ты всерьез полагаешь, что лишь «гуманитарии» знают, в чем больше всего нуждается человечество, кто губит природу и кто спасает ее?

Пытаясь свалить вину за творящиеся в мире беды на «научников», дающих технике могучие инструменты преобразования мира, ты призываешь всеми возможными средствами воздействовать на них, взывать к их совести, понуждать отказываться от исследований, которые могут быть обращены во вред человеку. Но что это за области? Ты сам в состоянии их четко определить? И при чем здесь ученые? — снова спрашиваю я тебя. На мой первый вопрос ты ответил: «Если ученый не предвидит последствий своей работы, значит, он дурак».

Как приятно иметь столь проницательного, умного, а главное — смелого сына! Ты отважно берешься судить о вещах, в которых ровным счетом ничего не смыслишь. Позволь же заметить, что любое научное открытие — будь то новое явление или закон — может быть в равной мере, с тем большей, впрочем, вероятностью, чем оно крупнее, обращено во благо или во зло. Техника равно собирает свои злые и добрые семена с полей, возделанных пытливой человеческой мыслью. Техникой же руководит политика. Политику делают люди. Такова упрощенная цепь логических рассуждений, к которым с таким удовольствием ты прибегаешь в своих письмах, упрекая меня в пренебрежении логикой. Мои доводы кажутся тебе чересчур общими и основанными только на сомнительной вере, тогда как тебя могут убедить лишь конкретные факты. Как это угораздило нас поменяться местами? Моя вера, однако, опирается на точные знания, а вот твои «точные знания» покоятся на нелепой, наивной вере в то, что наука всесильна и от нее исходит главная опасность.

Теперь спроси себя: кто ответствен за воспитание будущих политиков, организаторов, вершителей судеб, за их представления о ценностях, о хорошем и дурном? Кто учит всех нас?

Не хочу, сын мой, отягощать твои слабые плечи гуманитария, но и ты будь настолько великодушен, чтобы не взваливать целиком на мои, уже не слишком молодые, груз, который мы по справедливости должны разделить поровну.

Просвещай же и воспитывай не только меня, но и своих собратьев гуманитариев. Ведь именно в их школах получат образование завтрашние властители мира. Не сваливай вину за негодное воспитание на неразумных учеников. Взгляни, так ли уж безупречны учителя? Так ли благи их намерения? Но прежде определи для себя, что есть благо.

Любое наслаждение, радость стоит на краю откоса и скатится к страданию, если не соблюсти меры, а соблюсти ее в том, что кажется благом, очень трудно. Жизнь человеческая нуждается в сосредоточенности, ибо у кого настоящее уходит впустую, тот зависит от будущего. Страсть к путешествиям, к постоянной смене впечатлений, лиц, мест — верный признак незрелой или больной души. Свидетельством мудрости является способность длительно оставаться наедине с собою. Но и чтение множества писателей, а также разнообразнейших книг сродни бродяжничеству и непоседливости. Кто везде — тот нигде.

Не приносит пользы пища, если ее изрыгают, едва проглотив. Ничто так не вредит здоровью, как погоня за удовольствиями или непрестанная смена лекарств. Не окрепнет растение, если часто его пересаживать. Держи тело в строгости, чтобы оно не переставало повиноваться душе. Пусть пища лишь утоляет голод, питье — жажду, пусть одежда защищает тело от холода, а жилище — от всего ему грозящего.

И еще, сын мой, научись сомневаться в непогрешимости тех малых истин, до которых тебе удалось дотянуться. Затевай спор лишь для того, чтобы понять, а не ради утверждения своего превосходства.

Ты пишешь, что хочешь стать полиглотом. Славное намерение! Надеюсь, при наличии способностей, о которых, конечно, сподручнее судить твоим учителям, и с помощью каждодневных усилий тебе удастся заслужить это почетное имя. Нет ничего смешнее, когда человека называют благородным именем, а люди вокруг знают, что он этого не заслужил. Было бы неприкрытой иронией называть какого-нибудь безобразного парня Адонисом, который, как ты знаешь, был до того красив, что в него влюбилась сама Венера, или назвать труса Александром, или невежду — полиглотом, ибо всякий легко догадается, что это насмешка.