В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть) - [220]

— Пишите… Контрольная. Работа. По физике.

Каждое слово чеканно, рокочет, катится по гулкому полу рассыпанными стальными шариками разломанного подшипника. Класс начинает придушенно стенать:

— Алексан Алексаныч, вы не предупреждали…

— Мы не готовы.

— Алексан Алексаныч…

Стальная Глотка буравит взглядом класс. Голоса замолкают.

— Я сказал! Контр-р-рольная работа по физике!

Всё. Класс побежден, подавлен, поголовно капитулировал. Сплошные белые флаги. На всех партах. Изо всех окон.

— Написали?

Лишь робкое эхо в ответ:

— Написали…

Класс ждет. Выжидает и Стальная Глотка. Глаза в глаза — молчаливая дуэль.

И что-то вдруг начинает оттаивать в лице учителя, что-то смягчается во взгляде этого изверга рода человеческого. Расслабляются плотно сомкнутые губы. Отвисает картофелина тяжелого подбородка. Криво расползается улыбка по кожаному чулку.

Класс тоже потихоньку начинает отходить. Смешочки. Разговорчики. Поворачивание голов.

Но тотчас улыбку сдувает с учительского лица. И все замирает вновь. Как перед бурей.

— Уберите листочки. Контрольной работы не будет. Новая тема: ГРРРА-ФИ-КИ!

Алексан Алексаныч Стальная Глотка бросается к доске, хватает новую палочку мела, с силой проводит сверху вниз. И так же резко, стремительно — по горизонтали. Мел хрустит. Мел ломается. В руках учителя остается крошечный осколок, а под ногами — осыпавшаяся штукатурка, щебенка, известняк, раздавленные куски CaCO₃, как после артобстрела.

Согласись, после такой встряски не больно пошкодишь, поболтаешь с соседом, популяешься мокрыми шариками из жеваной промокашки.

Это уж точно.

К тому же он объяснял урок так захватывающе, что многие только рты раскрывали и до самого конца урока сидели с открытыми ртами, будто трехнутые.

— А теперь, — говорил Стальная Глотка, потирая испачканной мелом ладонью шершавый подбородок, вскидывая бровь, ухмыляясь и испытующе оглядывая класс, — теперь я объясню вам то, что в течение года проходят на втором курсе института. Это займет у нас пять минут.

Те, кто уже носил часы — например, Аймальдинов, — обязательно при этих его словах отворачивали манжет школьной гимнастерки, отодвигали обшлаг кителя, засекали время, но Стальную Глотку подловить на такой дешевке было нельзя. Он управлялся, естественно, минуты за три.

— Кто знает, что такое электрический ток?

Кто из нас мог это знать тогда, Телелюев? Кто знает теперь? Все же раздавались голоса с мест:

— Электроны…

Или:

— Напряжение, деленное на сопротивление…

Стальная Глотка слушал. Стальная Глотка коварно кривил рот…

Когда же фантазия класса иссякла — фантазия лучших его представителей, хочу я, конечно, сказать, — Алексан Алексаныч бросился к электрической розетке, соединенной с реостатом, вставил туда два растопыренных пальца, а другой рукой принялся передвигать движок, увеличивая напряжение в клеммах. Тут не было никакого надувательства, ибо эрекцию стрелки вольтметра класс наблюдал, затаив дыхание и морщась от боли, будто это через него пропускали электрический ток. Не в силах больше терпеть, Стальная Глотка отдернул пальцы, потряс ими в воздухе и недовольно мотнул головой:

— Бывало, больше выдерживал!

Стрелка вольтметра опала. Класс облегченно вздохнул. Но не тут-то было.

— Телелюев, к доске!

И ты шел к доске решать какую-то задачу. Ты решал или не решал ее, в зависимости от того, какая она была. Это я в том смысле, приятель, что уж если ты усваивал какой материал на уроках Алексан Алексаныча, то усваивал его на всю жизнь, а ежели нет… то тоже на всю.

— Шляпка с ручкой, Телелюев. Садитесь. Два.

Ты затравленно и виновато пожимал плечами. Или это Мальчик С Тройной Фамилией пожимал плечами? Или кто-то еще? Уже и не вспомнишь. Вряд ли Стальная Глотка ставил тебе пары в девятом, а вот Мальчик С Тройной Фамилией хватал тогда пары не только по географии, и теперь остается лишь голову ломать, как умудрился он стать ученым.

Но дело, в общем-то, совсем не в этом, друг, а в том, что Алексан Алексаныч был таким учителем, каких еще поискать. Первым из учителей с самого седьмого класса он стал называть каждого из вас на «вы» — даже двоечника Аймальдинова — и только к концу десятого с некоторыми, наиболее любимыми учениками, перешел на «ты», и то лишь при внеклассном, приватном, так сказать, общении. Уважая каждого из вас, или, вернее, в каждом из вас уважая личность, Стальная Глотка мог в то же время пообещать кое-кому из раздухарившихся на уроке, что духарик вылетит сейчас из класса «быстрее собственного визга» — стало быть, со скоростью, превышающей 300 м/сек. Но ведь и это можно истолковать лишь как большее уважение к достойному уважения классу, нежели к отдельно взятой недостойной личности.

Да, многие из вас не знали, что такое электричество, но лишь некоторые честно в том признавались. Скажем, Мальчик С Тройной Фамилией получал за свое откровенное незнание или сомнение в очевидной для всех истине заслуженные двойки, а отличница Индира, которую при всей своей любви к ней ты, конечно, не можешь не осудить за то, что она никому не помогала в классе, не давала даже списывать своей соседке — что такие, как Индира, потихоньку, как курица яйца, отмалчиваясь, где надо, высиживали желанные свои пятерки.