В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть) - [184]
— Ушел, каццо! — с досадой думает Тоник об этой суке боцмане. — Ушел, стронцо! Порка мадонна!
Тоник еще многое хотел бы сказать этой тесте ди каццо, этому дребанному адмиралу, но кабина замирает, щелкает контакт, двери открываются — тоже, конечно, автоматически — и Александр Григорьевич Фан, Саня Скаковцев, уже спешит по коридору ему навстречу.
— Тоник! Наконец! Ну что, разыскал красотку?
— Разыскал, — без всякого энтузиазма отвечает Тоник. — Она внизу. Этот каццо ее ко мне не пускает.
— Сейчас все уладим. Заходи! Господи ты боже мой!..
Они входят в кабинет.
— Ты, Сань, позвонил бы кому надо, что ли?
Александр Григорьевич радушно улыбается. Круглое лицо лоснится. От глаз разбегаются лучики.
— Не беспокойся. Она уже в номере.
— В каком номере?
— В твоем — триста девяносто третьем. В каком же еще!
— Порка мадонна! Ну спасибо, коли не шутишь.
Тоник дергает дверь.
— Сань, открой. Я пойду к ней.
Александр Григорьевич будто не слышит. Он думает о своем, морщит покатый лоб.
— К тебе загляну попозже. Слышь? А то Платон скоро вернется.
— Не скоро. У него ведь прием в «Матьяш пиллз».
Александр Григорьевич достает из кармана брюк брелок в виде буквы F, откупоривает бутылку емкостью 0,33 л с желтой шипучкой «фантой» — фирменным напитком Следственного Отдела, разливает в тяжелые хрустальные стаканы с утолщенными днищами.
— Вам не тесно вдвоем в одном номере?
— Нормально, — говорит Тоник. — Я ведь вроде его секретаря. Что называется, при нем…
— А разве не сам по себе? Не по своим звукооператорским делам приехал в Будапешт? Не по светотехническим?
Александр Григорьевич медленно глотает лопающиеся пузырьки.
— Вообще-то конечно, Сань. Если разобраться…
Тоник выпивает из своего стакана залпом. Мелкие пузырьки расслабляющим кипятком бегут по жилам.
— Да ты разденься, здесь жарко.
Сам Александр Григорьевич скидывает свой мышиного цвета пиджак, вешает на спинку рабочего кресла.
— Кондиционеры ни к черту…
Тоник распускает кожаный пояс, расстегивает пуговицы на кожаном пальто. «Да, — думает. — Ну и клевое у него оборудование! Одни эти ручки-штучки чего стоят. Что ты!.. Фирма́… Свистнуть бы, конечно, отвинтить…»
— Я, ты знаешь, могу Платона и у себя устроить.
— Где?
— Да прямо тут…
Александр Григорьевич опускает глаза, загадочно улыбается. А вот Тонику не нравится эта его кривая улыбочка. И то не нравится, что за глаза он называет Платона только по имени, без отчества. Писатель все-таки. Мог бы и повежливее.
— Ему-то это на хрена?
— У тебя ведь девушка…
— Оно конечно… — соглашается Тоник. — Но, с другой стороны, там, обратно же, душ, сортир, койки широкие. Все удобства.
— Ему тут тоже будет неплохо.
— На раскладушке?
И снова такая же странная, себе на уме улыбка.
— Все равно эта сука жизни не даст, — говорит Тоник. — Этот каццо. Этот стронцо…
Тоник прямо задыхается. Не хватает слов. Зла не хватает.
Александр Григорьевич подходит к столу со стороны рабочего кресла, щелкает рычажком и опять ловит себя на непростительной забывчивости. Зябко поеживаясь, будто замерз, хотя стало не то что прохладнее, а еще даже жарче, он надевает пиджак, снова щелкает рычажком, отворачивается, становится к Тонику спиной, наклоняется, бормочет вполголоса:
— Три девять три. Снять семнадцатого. С Бюро Проверки согласовано…
Что-то в столе опять начинает гудеть, урчать и вибрировать, потом стихает.
— Все в порядке. Бела Будаи больше не дежурит.
— Уволили? — спрашивает Тоник.
— Ну…
— Отпуск?
— Да. Долговременный… Знаешь, — вдруг говорит Саня Скаковцев, — он заболел.
— Грипп?
— Что-то вроде.
— Надолго?
— Навсегда.
— Сосиску тебе в рот!..
Тоника даже в жар бросает. Александр Григорьевич смеется Александр Григорьевич отмахивается: мол, не стоит благодарности. Такая, мол, мелочь. Сущие пустяки.
— Главное, чтобы у тебя с твоей девушкой… — И тон такой отеческий. — Чтобы у вас все было хорошо.
Тоник терпеть не может, когда с ним так разговаривают. С Платоном из-за этого вечно ругается.
— Нет, — исправляет ход его мысли Александр Григорьевич. — С Платоном как раз совсем не так…
— А что? — спрашивает Тоник несколько оторопело.
— Ну что?.. Убил жену — теперь льет крокодиловы слезы.
— Уби-ил?..
— Да ты ведь сам рассказывал.
— Что? Я?
— Ты, конечно.
— Когда это?
— Сейчас уточним.
Александр Григорьевич заглядывает в блокнот.
— Вот… Двадцать девятого ноября. В восемнадцать часов семь минут.
— Где это я рассказывал, каццо?
— У себя в клубе… Про то, как он ей изменял… И как довел…
— Так я же в другом смысле. Порка мадонна!
— Убивают только в одном смысле.
— Сосиску тебе в рот! Ты чё ему клеишь?
Улыбка постепенно сходит с лица Александра Григорьевича. Добродушие и благожелательность оставляют его.
— Не беспокойся, он получит свое. А ты очень скоро получишь отдельный номер.
— Кончай, стронцо! Платон — законный мужик. Ты его не тронь, каццо. Поня́л? Падлой буду! Лучше не тронь… — Тоник обводит кабинет взглядом, которого не различить под темными стеклами очков. — Я психованный. У меня справка есть… — но угроза звучит как-то очень уж неубедительно.
Александр Григорьевич внимает. Александр Григорьевич усмехается.
— Ну, если не его, то тебя…
— Дурак, что ли?
Повести и рассказы, вошедшие в сборник, посвящены судьбам современников, их поискам нравственных решений. В повести «Судья», главным героем которой является молодой ученый, острая изобразительность сочетается с точностью и тонкостью психологического анализа. Лирическая повесть «В поисках Эржебет Венцел» рисует образы современного Будапешта. Новаторская по характеру повесть, давшая название сборнику, рассказывает о людях современной науки и техники. Интерес автора сосредоточен на внутреннем, духовном мире молодых героев, их размышлениях о времени, о себе, о своем поколении.
В 1977 году вышли первые книги Александра Русова: сборник повестей и рассказов «Самолеты на земле — самолеты в небе», а также роман «Три яблока», являющийся первой частью дилогии о жизни и революционной деятельности семьи Кнунянцев. Затем были опубликованы еще две книги прозы: «Города-спутники» и «Фата-моргана».Книга «Суд над судом» вышла в серии «Пламенные революционеры» в 1980 году, получила положительные отзывы читателей и критики, была переведена на армянский язык. Выходит вторым изданием. Она посвящена Богдану Кнунянцу (1878–1911), революционеру, ученому, публицисту.
Повесть «Судья» и роман «Фата-моргана» составляют первую книгу цикла «Куда не взлететь жаворонку». По времени действия повесть и роман отстоят друг от друга на десятилетие, а различие их психологической атмосферы характеризует переход от «чарующих обманов» молодого интеллигента шестидесятых годов к опасным миражам общественной жизни, за которыми кроется социальная драма, разыгрывающаяся в стенах большого научно-исследовательского института. Развитие главной линии цикла сопровождается усилением трагической и сатирической темы: от элегии и драмы — к трагикомедии и фарсу.
Размышление о тайнах писательского мастерства М. Булгакова, И. Бунина, А. Платонова… Лики времени 30—40—50-х годов: Литинститут, встречи с К. Паустовским, Ю. Олешей… Автор находит свой особый, национальный взгляд на события нашей повседневной жизни, на важнейшие явления литературы.
Героиня этой книги — смешная девочка Иринка — большая фантазерка и не очень удачливая «поэтесса». Время действия повести — первые годы Советской власти, годы гражданской войны. Вместе со своей мамой — большевичкой, которая хорошо знает узбекский язык, — Иринка приезжает в Ташкент. Город только оправляется от недавнего белогвардейского мятежа, в нем затаилось еще много врагов молодой Советской власти. И вот Иринка случайно узнает, что готовится новое выступление против большевиков. Она сообщает старшим о своем страшном открытии.
Сравнительно недавно вошел в литературу Юрий Антропов. Но его произведения уже получили общественное признание, — писатель стал первым лауреатом премии имени К. Федина. Эту книгу составляют повести и рассказы, в которых Юрий Антропов исследует духовный мир нашего современника. Он пишет о любви, о счастье, о сложном поиске человеком своего места в жизни.
Лирические повести народного поэта Башкирии Мустая Карима исполнены высокой поэзии и философской глубины. Родная природа, люди, их обычаи и нравы, народное творчество «созидают» личность, духовный мир главного героя повести «Долгое-долгое детство». В круг острых нравственных проблем властно вовлекает повесть «Помилование» — короткая история любви, романтическая история, обернувшаяся трагедией. О судьбах трех старых друзей-ровестников, поборников добра и справедливости, рассказывает новая повесть «Деревенские адвокаты».
В сборник Г. Марчика «Субботним вечером в кругу друзей» вошли короткие рассказы, повесть «Круиз по Черному морю», высмеивающие бюрократизм, стяжательство, зазнайство, мещанство; повесть «Некриминальная история» посвящена нравственным проблемам.
«Голодная степь» — роман о рабочем классе, о дружбе людей разных национальностей. Время действия романа — начало пятидесятых годов, место действия — Ленинград и Голодная степь в Узбекистане. Туда, на строящийся хлопкозавод, приезжают ленинградские рабочие-монтажники, чтобы собрать дизели и генераторы, пустить дизель-электрическую станцию. Большое место в романе занимают нравственные проблемы. Герои молоды, они любят, ревнуют, размышляют о жизни, о своем месте в ней.