«…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972) - [6]

Меня интересует Ваша статья о Хлебникове[43] — не могли бы Вы прислать мне копию? М. б., я мог бы устроить ее здесь, жаль ведь, если статья так и не будет напечатана. Впрочем, Вы, быть может, хотите послать ее в «Грани»? И хорошо было бы, если бы Вы написали о Заболоцком. Что же касается Карповича (т. е. Гуля[44] — практически — там своя «тесная компания») — не уверен, что ее там примут. Хотя «Опыты» велись из рук вон плохо, все же жаль, если они прекратятся. Здесь возник план нового издания, посвященного исключительно поэзии, — «стихи и о стихах», есть уже 1/2 нужной суммы, но удастся ли? — еще не знаю. Если удастся — хочу привлечь Вас, тогда напишу подробно, а пока еще рано.

Кленовский, как антропософ, видит у всех и во всем «антропософские» глубины. Кроме того, как я понял, его ввела в заблуждение Берберова — м. б., из «лучших чувств». Кленовский хвалит Ходасевича, видя в нем антропософа, а Б<ерберова> (женщина очень практичная) — «подлила масла в огонь» — «да, да, имел отношение к антропософам». Но я Кленовскому отвечу — и я, и некоторые мои коллеги хорошо знали Ходасевича и его скептицизм к мистике — в частности!

Какие типичные для Бунина письма опубликовал Ржевский![45] Особенно: «Да, я не посрамил русскую литературу…»[46] В моем отзыве о 20 № «Граней» я подъязвил по этому поводу — не знаю, пройдет ли, или Вейнбаум[47] догадается и вычеркнет? Редко мне приходилось видеть людей, столь уверенных, как Бунин (+ Ладинский и Н. Оцуп) в ценности своего творчества — и это была одна из многих несимпатичных сторон характера Бунина.

Получил «Jesus de Nazareth» профессора еврейской истории и литературы Иерусалимского ун<иверсите>та Иосифа Клаузнера[48]. Он, между прочим, разбирает и критикует взгляды д<окто>ра Швейцера, пока — только просмотрел, — огромная работа, в дальнейшем — увижу — каковы его взгляды.

Маковский обещал мне для Вас «Странствие земное», как только получу — пошлю. Не знаю, как в Вашем ощущении, но в моем, до сих пор, прежняя книга — уже не то, новая, та, которую сейчас пишу, уже отошла от той линии.

Крепко жму руку Ю. Терапиано

В силу понятных причин сейчас я сократил мою корреспонденцию «par avion»[49] и пишу «простые» письма.

7

15. VI.54

Многоуважаемый Владимир Федорович,

Парижское определение: «музыка» в стихах, пущенное в оборот лет 25 тому назад (кажется) Адамовичем, конечно не точно и даже способно ввести в заблуждение. С музыкой «звучание» стихов имеет мало общего, но как иначе назвать то, о чем хочешь сказать, говоря о стихах? Ведь есть же множество стихов (порой очень хорошо «сделанных»), но не звучащих, как будто по метроному отбивающих метр, — в отличие от них невольно говоришь о «музыке» того или иного поэта, например, Г. Иванова. Знаете ли Вы его книгу «Розы»? Она вышла в 1930 г.[50] и потом была перепечатана Ивановым в другой его книге, «Отплытие на остров Цитеру»[51]. Согласен с Вами, что вся русская поэзия (не только эмигрантская) от Лермонтова. Единственные совершенные стихи у нас — Пушкина. После Пушкина все русские поэты с точки зрения культуры стиха писали «плохо»[52], а элемент «содержания» получил даже преобладающее значение. 16-летний Лермонтов («По небу полуночи») показал, что можно написать гениальное стихотворение — стилистически слабое. И сколько раз Тютчев и другие показывали такое же чудо, но пушкинской гармонии никто, кроме него, дать не мог. Интересно было бы с этой точки зрения сделать обзор русской поэзии XIX и XX вв. А символисты, Блок например, думали только о «безднах и тайнах», — сколько у Блока плохо написанных стихов, — неуклюжие эпитеты и т. п. — хотя бы в «Возмездии». И все-таки Блок — поэт, а всякие «формисты» — мертворожденные!

4 моих старых стихотворения — это: «Стихи о границе» (из книги «На ветру») и 3 из «Бессонницы»: 1) «Помолимся о том, кто в час ночной», 2) «В день Покрова» и 3) «Навзикая». Последние два я основательно переработал, поэтому их можно читать как новые.

Клаузнер не критикует концепцию Швейцера об Иисусе Христе подробно. а только «классирует» его в обзоре всех авторов, писавших на эту тему, как «эсхатологиста». «Для них эсхатология объясняет всю жизнь И<исуса> Х<риста> от начала до конца». Идея Швейцера о том, что И<исус> Х<ристос>, видя нераскаянность народа, мешавшую наступлению «Царствия», решил путем своего страдания и смерти ускорить наступление Суда и Преображения мира, Клаузнеру представляется неправильной, он считает, что И<исус> Х<ристос>, как иудей, не мог иметь такого представления (идея Жертвы — это уже позднейшая христианская концепция) и что до последних часов (до вечери) И<исус> Х<ристос> не ожидал такого скорого конца. (Чисто еврейская точка зрения!)

Я совсем не знаю Березова[53] (кроме его рассказов и документальных очерков в «Возрождении»). Он прислал мне свою «Радость»[54] и очень просил написать о ней (в «Русской мысли» Зеелер[55] расхвалил стихи Березова). То, что я написал[56], вряд ли Б<ерезову> понравилось, хотя в конце я и «позолотил пилюлю». О его похождениях[57] слышу в первый раз — очевидно, Б<ерезов> «умеет устраиваться», ничем не брезгуя…