В ожидании - [26]

— Парк вам понравился?

— Ещё бы! Находиться там же, где и вы, большая удача, мисс Черрел, и я её глубоко ценю.

«Обстрел с двух сторон!» — подумала Динни и в упор спросила:

— Вы уже решили, как исправить зло, причинённое вами моему брату?

Халлорсен понизил голос:

— Я восхищён вами, мисс Черрел, и сделаю всё, что вы прикажете. Если хотите, напишу в ваши газеты и возьму назад обвинения, которые выдвинул в книге.

— А что вы потребуете взамен, профессор Халлорсен?

— Ничего — кроме вашего расположения, разумеется.

— Брат дал мне свой дневник. Он согласен опубликовать его.

— Если так вам будет легче, публикуйте.

— Интересно, поймёте ли вы когда-нибудь друг друга?

— Полагаю, что нет.

— Странно. Ведь вас, белых, там было всего четверо. Могу я узнать, что именно так раздражало вас в моём брате?

— Если я отвечу, вы используете это против меня же.

— О нет, я умею быть справедливой.

— Ну что ж, извольте. Во-первых, я нашёл, что у вашего брата предвзятое мнение о слишком многих вещах и что менять его он не собирается. Мы находились в стране, которой никто из нас не знал, среди дикарей-индейцев и людей, едва тронутых цивилизацией. Но капитан хотел, чтобы всё шло так, как у вас в Англии. Он придерживался определённых правил и от других требовал того же. Честное слово, дай мы ему волю, он стал бы переодеваться к обеду.

— Я полагаю, вам не следует забывать, — возразила чуточку растерявшаяся Динни, — что мы, англичане, давно доказали, насколько важна внешняя форма. Мы преуспевали в любой дикой и дальней стране именно потому, что и там оставались англичанами. Читая дневник, я поняла, в чём причина неудачи брата. Он недостаточно твердолоб.

— Конечно, он не из породы ваших Джонов Булей вроде лорда Саксендена или мистера Бентуорта, — Халлорсен кивком указал на конец стола. — Будь он таким, мы скорее бы нашли общий язык. Нет, он предельно сдержан и умеет скрывать свои эмоции. Они снедают его изнутри. Он похож на кровного скакуна, которого запрягли в телегу. Если не ошибаюсь, мисс Черрел, вы принадлежите к очень старому роду?

— К старому, но ещё не впавшему в детство.

Динни увидела, как взгляд Халлорсена оторвался от неё, остановился на Эдриене, сидевшем напротив, перешёл на тётю Уилмет, затем на леди Монт.

— О старинных родах я с удовольствием побеседовал бы с вашим дядей, хранителем музея, — сказал американец.

— Что ещё не понравилось вам в моём брате?

— Он дал мне почувствовать, что я здоровенный, неотёсанный чурбан.

Брови Динни приподнялись.

— Мы попали, — продолжал Халлорсен, — в дьявольскую, — прошу прощенья! — в первобытную страну. Так вот, я и сам стал первобытным, чтобы устоять в борьбе с нею и победить. А он не захотел.

— А может быть, не мог? Не кажется ли вам, что вся беда в другом: вы — американец, он — англичанин. Сознайтесь, профессор, что мы, англичане, вам не нравимся.

Халлорсен рассмеялся.

— Вы-то мне ужасно нравитесь.

— Благодарю вас, но из каждого правила…

Халлорсен насупился:

— Мне, видите ли, просто не нравится, когда люди напускают на себя превосходство, в которое я не верю.

— Разве мы одни это делаем? А французы?

— Мисс Черрел, если бы я был орангутангом, мне было бы решительно наплевать, считает ли себя шимпанзе выше меня.

— Понимаю. Родство в данном случае слишком отдалённое. Но, простите, профессор, что вы скажете о самих американцах? Разве вы не избранный народ? Разве вы сами частенько не заявляете об этом? Поменялись бы вы участью с любым другим народом?

— Разумеется, нет.

— Что же это, как не то самое напускное превосходство, в которое мы не верим?

Халлорсен засмеялся.

— Вы меня поймали. Но вопрос всё-таки ещё не исчерпан. В каждом человеке сидит сноб, — согласен. Но мы — народ молодой, у нас нет ни вашей древности, ни ваших традиций. В отличие от вас мы ещё не свыклись с мыслью о своей предызбранности. Для этого мы слишком многочисленны, разношерстны и заняты. Кроме долларов и ванных, у нас есть много такого, чему вы могли бы позавидовать.

— Чему же мы должны завидовать? Буду признательна, если вы мне объясните.

— Пожалуйста, мисс Черрел. Мы знаем, что не лишены достоинств, энергии, веры в себя, что у нас большие возможности, которым вам следовало бы завидовать. Но вы этого не делаете, и нам трудно примириться с таким безнадёжно устарелым высокомерием. Вы — как шестидесятилетний старик, который смотрит сверху вниз на тридцатилетнего мужчину. А уж это, извините меня, самое идиотское заблуждение, какое бывает на свете.

Подавленная, Динни молча смотрела на него.

— Вы, англичане, — продолжал Халлорсен, — раздражаете нас тем, что утратили всякую пытливость, а если она у вас ещё осталась, вы с поразительным снобизмом умеете это скрывать. Знаю, в нас тоже масса такого, что раздражает вас. Но мы раздражаем лишь вашу эпидерму, вы же — наши нервные центры. Вот приблизительно всё, что следовало сказать, мисс Черрел.

— Я поняла вас, — отозвалась Динни. — Всё это ужасно интересно и, смею утверждать, бесспорно. Моя тётка встаёт из-за стола. Поэтому мне придётся удалиться вместе с моей эпидермой и дать отдых вашим нервным центрам.

Девушка поднялась и через плечо с улыбкой глянула на американца.