В ожидании дождя - [8]

Поручителем Тони Т. был Мо Бэгс, в прошлом коп, а ныне — крутой мужик, который мог бы и сам привезти беглеца обратно (с применением тазера, слезоточивого газа и нунчаков), если б не разыгравшаяся внезапно подагра. К тому же с Тони я сталкивался и раньше. Мо знал, что я его найду и что от меня Тони бежать не станет. В этот раз залог за Тони внесла его подружка Джилл Дермотт. Джилл была последней из долгой череды женщин, которых влек к Тони материнский инстинкт. Сколько лет я его знал, с ним всегда происходило одно и то же: Тони заходил в бар (поскольку больше он никуда не ходил), присаживался за стойку и заводил разговор с барменом или с кем-нибудь из соседей, а полчаса спустя практически все незамужние посетительницы бара (да и некоторые замужние тоже) оказывались рядом с ним — слушали его и оплачивали ему выпивку, думая про себя, что никакой он не злодей, а просто сбившийся с пути истинного мальчик, которому не хватает любви и ласки.

Тони обладал мягким голосом и открытым лицом, внушающим доверие. Печальные миндалевидные глаза, кривоватый нос и еще более кривая улыбка, как бы говорившая: Тони прекрасно понимает, как несправедлива жизнь, и что нам остается делать, кроме как выпивать да жаловаться на судьбу?

Пожелай Тони стать мошенником, с такой внешностью быстро достиг бы успеха. Но для мошенничества ему не хватало ни мозгов, ни цинизма. Тони любил людей. Обычно он их не понимал, как и многого другого в жизни, но при этом искренне любил.

К сожалению, еще Тони любил сейфы. Очень любил. Возможно, даже чуточку больше, чем людей. Слух у него был такой, что он запросто мог бы услышать, как падает перо на поверхности Луны, а ловкость пальцев позволяла ему одной рукой вслепую собирать кубик Рубика. За двадцать восемь лет жизни Тони взломал столько сейфов, что каждый раз, когда кто-то дочиста грабил банковское хранилище, копы сразу же отправлялись в Южный Бостон, чтобы нанести ему визит, а судьи подписывали ордер на обыск быстрее, чем большинство из нас выписывает чеки. Но главной проблемой Тони, как минимум с точки зрения закона, были не сейфы. И даже не глупость, хотя и пользы особой она ему не приносила; главной его проблемой было пьянство. Из всех своих сроков только два он получил не за вождение в нетрезвом виде, и последний его арест тоже был как раз из-за этого: в три утра выехал на встречку на Нортерн-авеню, сопротивлялся аресту (продолжил движение), причинил ущерб чужой собственности (врезался) и осуществил побег с места происшествия (залез на телефонный столб, поскольку посчитал, что в темную ночь копам и в голову не придет взглянуть наверх).

Когда я зашел в рыбацкий домик, Тони сидел на полу. Он взглянул на меня, и в глазах его возник вопрос: чего ты так долго? Он вздохнул, щелкнул пультом, выключив мультфильм «Ох уж эти детки», затем пошатываясь встал и похлопал себя по бедрам, разгоняя кровь в затекших ногах.

— Привет, Патрик. Тебя Мо послал?

Я кивнул.

Тони оглянулся в поисках ботинок, обнаружил их под валявшейся на полу подушкой.

— Пиво будешь?

Я обвел домик взглядом. За полтора дня Тони ухитрился заполнить все подоконники рядами пустых бутылок из-под «хайнекена». Свет, отражавшийся от них, бросал зеленые солнечные зайчики, окрашивая все в изумрудные тона, как таверну на День святого Патрика.

— Нет, Тони, спасибо. Я решил перестать пить пиво на завтрак.

— Религия не позволяет, да?

— Что-то вроде того.

Он скрестил ноги, подтянул лодыжку к поясу и запрыгал на одной ноге, пытаясь натянуть ботинок.

— Наручники надевать будешь?

— Ты бежать собираешься?

Он каким-то образом ухитрился надеть ботинок и зашатался, поставив ногу на пол.

— He-а. Ты ж меня знаешь.

Я кивнул:

— Ну, тогда никаких наручников.

Он благодарно улыбнулся, оторвал от пола другую ногу и снова запрыгал, пытаясь натянуть второй ботинок. Ему это удалось, и он рухнул на диван, переводя дыхание. Шнурков у ботинок не было, только застежки-липучки. Поговаривали, что… А, сами догадываетесь, что именно о нем говорили. Тони застегнул липучки и встал.

Я дал ему собрать смену одежды, «геймбой» и несколько комиксов, чтобы в пути не скучал. У двери он остановился и с надеждой взглянул на холодильник:

— А можно я на дорожку себе возьму?

Какой вред от пива для парня, который в тюрьму едет, подумал я.

— Ладно, бери.

Тони открыл холодильник и вытащил целую упаковку, двенадцать банок.

— Ну, — сказал он, когда мы шли от домика к машине, — это на всякий случай. Вдруг в пробку попадем, или еще чего.

Мы и вправду попали в пару пробок — сначала на выезде из Льюистона, затем из Портленда и в паре пляжных поселков, Кеннебанкпорте и Оганквите. На смену мягкому утреннему свету пришло белесое марево дня, придававшее деревьям, дорогам и машинам бледный, жесткий и злой блеск.

Тони сидел на заднем сиденье черного «чероки» 91-го года выпуска — эту машину я взял весной, когда двигатель моей «Краун-Виктории» скончался. Для охоты за беглецами «чероки» подходил идеально — между сиденьями была установлена железная решетка, а сзади находилась прикрученная к полу лежанка. Тони сидел по другую сторону решетки, прижавшись спиной к запаске. Он вытянул ноги, словно кошка, греющаяся на подоконнике, открыл третью банку пива и оглушительно рыгнул.