В ожидании дождя - [106]

Он медленно повернул голову, открыл глаза и уставился на меня мутным взглядом.

— Она смотрит. И ждет справедливости. И я намерен ее добиться.

— Вы ее почти не знали. Вы для нее чужой человек.

Я выдержал его взгляд.

— У меня вообще мало близких людей.

Он широко распахнул глаза, но тут же снова зажмурился. Его лицо было уже совершенно мокрым от слез.

— Уэсли, — сказал он.

— Что там с Уэсли? Доктор? Что с ним?

Он несколько раз хлопнул рукой по соседнему сиденью. Хлопнул по приборной доске. Хлопнул по рулю. Полез во внутренний карман пиджака и вытащил пластиковый пакет, скрученный рулоном так плотно, что формой напоминал сигару. Пакет развернулся. Я увидел, что в нем было, и по шее у меня побежали мурашки.

Это был человеческий палец.

— Это его, — сказал Кристофер Доу. — Это палец Уэсли. Он прислал его мне сегодня вечером. И сказал… сказал… сказал, что, если я не привезу деньги на придорожную автостоянку на третьем шоссе, то в следующий раз он пришлет мне его яичко.

— На какую автостоянку?

— Перед съездом на Маршфилд, на южном направлении.

Я посмотрел на сумку:

— Откуда вы знаете, что это палец вашего сына?

Он выкрикнул:

— Он мой сын!

Я на секунду опустил голову и сглотнул.

— Да, сэр, но у вас нет никакой уверенности, что это палец именно вашего сына.

Он ткнул пакетом мне в лицо:

— Видите? Видите шрам?

Я посмотрел. Шрам был бледным, но заметным. И формой напоминал звездочку.

— Видите?

— Да.

— Это след головки винта для крестовой отвертки. В детстве Уэсли упал у меня в мастерской, и этот винт впился ему в палец. До кости. — Он ударил меня по лицу пакетом. — Это палец моего сына, мистер Кензи!

Я даже не шелохнулся. Продолжал смотреть в его горевшие диким огнем глаза, приказав себе хранить полное спокойствие.

Через минуту он аккуратно завернул пакет и убрал его назад во внутренний карман пиджака. Шмыгнул носом и утер слезы. Он сидел и смотрел в лобовое стекло, на фургон Буббы.

— Я хочу умереть, — сказал он.

— Именно в этом и состоит его цель, — сказал я.

— Значит, он своего добился.

— Почему вы не обратились в полицию? — спросил я, и он яростно затряс головой. — Доктор? Что вам помешало? Вы ведь уже согласились с необходимостью признаться в том, что проделали с новорожденной Наоми. Теперь мы знаем, кто за всем этим стоит. Мы можем его прижать.

— Мой сын, — сказал он, все еще тряся головой.

— Может быть, его уже нет в живых, — сказал я.

— Он — последнее, что у меня осталось. Если я потеряю его из-за того, что позвонил в полицию, я просто умру, мистер Кензи. Мне незачем будет жить.

Я присел на корточки возле дверцы автомобиля Кристофера Доу. Мне на голову упали первые капли дождя. Теплого, как пот, и маслянистого. Свежести он не принес. Казалось, мне на голову капает жидкая грязь.

— Не мешайте мне. Я хочу его остановить. Отдайте мне сумку, и я верну вашего сына домой живым.

Он поднял руку от руля и повернул ко мне голову:

— С какой стати я доверю вам пятьсот тысяч долларов?

— Пятьсот тысяч? — переспросил я. — Это все, что он потребовал?

Он кивнул:

— Это все, что я смог собрать за такой короткий срок.

— Это вам ни о чем не говорит? — спросил я. — Такая торопливость? Готовность удовлетвориться значительно меньшей суммой по сравнению с тем, чего он хотел вначале? У него земля горит под ногами, доктор. Он уже сжег за собой все мосты. Сейчас у него одна задача — свести потери к минимуму. Если вы поедете на эту автостоянку, вы никогда больше не увидите ни своего дома, ни своего кабинета, ни даже салона этой машины. И Уэсли тогда тоже умрет.

Он запрокинул голову на спинку сиденья и уставился в потолок.

Дождь усилился. Капли слились в теплые струи и веревками хлестали меня по спине, заливаясь за воротник.

— Верьте мне, — сказал я.

— Почему? — Он все так же не отрывал взгляда от потолка.

— Потому что… — Я стряхнул с лица дождевые капли.

Он повернулся ко мне:

— Потому что что, мистер Кензи?

— Потому что вы уже заплатили за свои грехи, — ответил я.

— Простите?

Я сморгнул влагу с глаз и кивнул:

— Вы за все заплатили, доктор. Вы совершили ужасный поступок, но потом она провалилась под лед, и сначала ваш сын, а теперь и Пирс мучили вас в течение десяти лет. Не знаю, достаточно ли этой кары для Божьего правосудия, но на мой взгляд — более чем достаточно. Вы свое отсидели. Отмотали весь срок в своем персональном аду.

Он застонал. Прижался затылком к подголовнику сиденья. По лобовому стеклу струились потоки дождя.

— Эту боль нельзя избыть. Она не кончится никогда.

— Боль, может, и останется, — сказал я. — А вот Пирс — нет.

— Что — нет?

— С Пирсом будет покончено.

Он долго смотрел на меня немигающим взглядом.

Наконец он кивнул. Откинул крышку бардачка, нажал кнопку, и багажник, щелкнув замком, открылся.

— Возьмите сумку, — сказал он. — Заплатите долг. Сделайте все необходимое. Но верните моего сына домой, слышите?

— Хорошо.

Я начал подниматься, и он положил ладонь мне на руку.

Я склонился к окну.

— Я был не прав.

— Насчет чего?

— Насчет Карен, — сказал он.

— В каком смысле?

— Она не была слабой. Она была хорошим человеком.

— Да, хорошим.

— Возможно, именно поэтому она и умерла.

Я промолчал.

— Возможно, так Бог карает плохих людей, — сказал он.