В ожидании Айвенго - [3]

Этери говорила о жене компаньона Катиного первого мужа, которому – компаньону, а не мужу – Катя на своем дне рождения закатила пощечину с тяжелыми последствиями. Катя сама тогда делилась с Этери соображениями о том, что «Анжела» – это уже не имя, а диагноз, и Этери с ней согласилась.

– Не напоминай, – поежилась Катя. – Но эта твоя Кристина далеко не глупа, если сумела увести Левана. Неужели он клюнул на чучундру?

– Мужики – идиоты, – пожала плечами Этери. – А у нее мотивация сильная, она типичная золотоискательница. Знаешь, как она его называет? «Моя золотуська».

– И Леван это терпит? – ахнула Катя.

– «Терпит»? – насмешливо переспросила Этери. – Да он млеет! Слушай, я, пожалуй, пойду.

– Куда! – остановила ее Катя. – Никуда ты не пойдешь!

Этери устало опустилась на стул.

– Мне опять курить хочется.

– Завязывай с этим. Ты посмотри на себя: моща мощой! И при такой комплекции дымом травиться?

– А о чем жалеть? – тяжело вздохнула Этери.

– Фирка, а ну-ка отставить эти разговоры! – возмутилась Катя. – Ты что, на тот свет собралась? А как же дети?

– Только ради них и терплю.

– Где они?

– Сейчас каникулы, я попросила папу с мамой с ними посидеть.

У родителей Этери, художника Авессалома Элиавы и его жены Нателлы, был большой загородный дом на Николиной горе, но они никогда не отказывались навестить внуков..

– Да, кстати, – спохватилась Катя, – Леван же так любил детей! Что он… Как вы договорились?

– А я уже не знаю, любил ли он детей… вообще, хоть когда-нибудь. Я уже вообще ничего не знаю.

– Как? – растерялась Катя.

– У Никушки, – так Этери называла своего младшего сына Николая, – четвертого был день рождения, а Леван не пришел. Я Никушке новый нетбук подарила, он же только в школу пошел. Пришлось сказать, что это от папы. Врала не помню что. Что папа занят на работе. Я ему потом позвонила – ну, Левану, – говорю: как ты мог так с сыном поступить?

– А он?

– А он: прости, говорит, совсем замотался, а спохватился – уже поздно было. Я ему сказала про нетбук, так он – представляешь? – прости, говорит, я тебе деньги верну. – Глаза Этери опять наполнились слезами. – Я прожила с ним десять лет, и вдруг оказалось, что я его совсем не знаю.

– Давай все-таки о детях, – предложила Катя. – Ты им сказала, что папа ушел? Как они восприняли?

Слезы высохли, в глазах Этери блеснул сумрачный грузинский огонь.

– Я хотела, чтобы Леван сам им сказал. Почему я должна говорить? Это же не я, это он ушел из дома!

– И? – осторожно спросила Катя.

– Он увильнул. Просто ушел, и все. И от разговора ушел. Я ему тысячу раз звонила: когда ты с детьми поговоришь? А он: ну я так счастлив, а ты мне все портишь! Ну поговори сама!

– Фира, тут уж не надо считаться, кто прав, кто виноват, надо самой сказать. Это же дети! Они же не понимают!

– Наверно, ты права, но… Ладно, я им скажу. Только это ужасно несправедливо. Я все время себя спрашиваю: что я сделала не так? В чем провинилась?

– Не надо. – Катя ласково взяла подругу за руку. – Ты ни в чем не виновата.

– Нет, виновата! – Этери вскочила и возбужденно прошлась по кухне. – Ты меня извини, но если я не закурю, я сейчас просто сдохну.

– Ладно, пошли на лестницу, – покорно вздохнула Катя.

Она взяла пепельницу, и они опять вышли за дверь. Будь дело летом, можно было бы на балкон, но стоял ноябрь.

– Ты ни в чем не виновата, – повторила Катя уже на лестнице.

– Да? А я чувствую себя тифозной Мэри.

– Кем-кем? – не поняла Катя.

– Была такая дура упертая в Америке сто лет назад. Здоровая носительница тифа. Работала поварихой и всех заражала. Трое умерли. А она все поверить не могла, что это из-за нее. В конце концов ее заперли принудительно.

– Все равно не понимаю.

– Не понимаешь? – желчно переспросила Этери. – Или просто придуриваешься? Мне кажется, сейчас все бабы смотрят на меня и думают: а ну как завтра мой припрется и скажет, что нашел любовь всей жизни?

– Ах, вот ты о чем… Могу тебя разочаровать: я ни о чем таком не думаю.

– Я тоже не думала, – вздохнула Этери. – Хотя примеров полно. Вот возьми Абрамовича. Жена ему пятерых детей родила! Чего ему еще в жизни не хватало?

– Пятого дворца, – улыбнулась Катя. – Седьмой яхты. Команды «Челси».

– Да это ладно, – отмахнулась Этери. – Это так, синдром трудного детства. Мальчик жил в детдоме, теперь редуты строит из дворцов и яхт между собой и этим самым детдомом. Нет, ему Дарьи Жуковой не хватало для полного счастья. Или Познера возьми. Так любил жену, столько вместе прожили, и вот – ему за семьдесят, о душе пора подумать, но нет, нашел себе бабу помоложе, отплясывает с ней твист в телевизоре, срам смотреть.

– Ну… может, это любовь? – робко предположила Катя.

Этери жадно, бездонно затянулась сигариллой и поморщилась.

– Я тебя умоляю! Хоть ты не говори мне про любовь.

– Фира… – Катя с тревогой вглядывалась в лицо подруги. – Тебе надо поговорить с Софьей Михайловной Ямпольской.

– А кто это?

– Женщина-психиатр.

– Думаешь, я сумасшедшая? Может, ты думаешь, мне все это привиделось?

– Ты не сумасшедшая, и ничего тебе не привиделось. Но я тебе очень советую с ней поговорить. Она поможет.

– Как? – горько отозвалась Этери. – Левану мозги на место поставит? Может, сеанс семейной терапии проведет?