В открытое небо: основано на жизни французского писателя и летчика Антуана де Сент-Экзюпери - [176]

Тони смотрит на сердитое выражение лица доктора. Сдается, складывает листочки и возвращается в комнату, которую доктор, его приятель, любезно предоставил в его полное распоряжение на то время, которое ему придется провести в Алжире.

Два дня назад, когда Вимё вернулся ночью после дежурства в больнице, Тони воспользовался случаем и затащил его в свою комнату – зачитать кое-какие фрагменты. Тот был измотан и в дурном настроении и, возможно, именно поэтому сказал, что на его ухо все это звучит как воскресная проповедь во славу некоего бога, только ему не понять – какой религии. Это Тони ничуть не обескуражило. Его бы больше огорчило, если бы тот сказал, что его герой, который распоряжается судьбой своих подданных в строгом соответствии с идеалами равенства и справедливости, показался бы ему элитарным и патерналистским. Хуже было то, что доктор высказал мысль, что такого рода правление не может не привести к авторитаризму, и вот тут-то Тони стал возмущаться. Одним прыжком, отбросив и едва не сломав, он выскочил из плетеного кресла, сидя на котором обычно пишет.

– Да как же вы все спутали – мораль с авторитаризмом! Разве аморален капитан, когда приказывает своей роте лечь на землю, потому что, если этого не сделать, их, как косой, срежет пулеметная очередь? – заявляет он.

– Да, но, начав приказывать… когда следует остановиться? – возражает Вимё.

– Речь идет не о приказах ради приказов! Я ведь имею в виду не высокомерие многих военных, которые полагают, что командовать – это как можно громче орать. Я говорю о величайшем смирении того, кто повелевает: он должен слушать своих людей, должен смотреть на них, понимать их, любить их больше самого себя. Важно только общественное благо.

Доктор Вимё, обессилев, в конце концов соглашается, признав его правоту. И ценность победы для него не умаляет даже то, что врач безудержно зевает и после третьего одобряющего кивка засыпает на стуле.

Вимё, занимавшемуся врачеванием, не раз приходилось наблюдать хрупкость человека, панический страх смерти, приводящий к самым крайним проявлениям эгоизма, отчаянье перед болью. Он понимает и даже разделяет это утопическое стремление к мировому правительству, долженствующему действовать поверх всех границ, несмотря на национальные, расовые и религиозные различия, но он думает, что этот совершенный лидер без единого нравственного изъяна, о котором мечтает Тони, принадлежит не роду человеческому, а исключительно литературе.

Тони сидит в своей комнате, занимаясь правкой рукописи, поисками верного пути в лабиринте слов, когда раздается стук в дверь. За дверью его старый друг по Нью-Йорку, артист, которого в шутку величают Ришелье. Тони воздевает руки и улыбается.

– Вот так сюрприз! В Алжир пожаловал Ришелье собственной персоной, вместо того чтобы блистать на Бродвее. Что ты здесь делаешь?

– Воюю, как и ты.

– Да я-то всего лишь лодыря гоняю в этой комнате. Хочу отдать за Францию свою жизнь, а они не хотят дать мне самолет. Как думаешь, справедливо?

Тут Тони замечает в его руке маленький кожаный чемоданчик, прямо-таки роскошный, и тотчас его узнает. Это тот, что однажды купила себе Консуэло! Ришелье улыбается.

– Это тебе из Нью-Йорка прислал некто, кто о тебе не забывает.

Тони хватает чемоданчик и торопливо, как дети свои рождественские подарки, его открывает. Внутри несколько книг, о которых он писал Консуэло, упоминая, что хотел бы их прочесть. А еще семьсот отпечатанных его секретаршей страниц с рукописными и надиктованными им заметками к той книге, что напоминает бесконечно длящееся размышление. Книга эта еще не получила окончательного названия, а временно зовется «Каид». Также там обнаруживается баночка с красной икрой, подернутой пленкой плесени, и бутылка вина из Бордо. И записочка от Консуэло, где она сообщает, что начала делать керамических зверюшек, вдохновившись средневековым бестиарием, купленным у букиниста на Пятой авеню.

– Нужно это дело отметить!

– Нет, Тони, не открывай бордоское. Прибереги для какого-нибудь особого случая.

– Какой еще особый случай тебе нужен? Разве не годится приезд безумца, что преодолел полмира с чемоданом, набитым исписанными страницами и икрой?!

И они опустошают эту бутылку, пока он своим глубоким и даже поставленным голосом зачитывает некоторые места из рукописей. А еще он говорит Ришелье о том, что уже несколько месяцев пытается через свои контакты добиться восстановления в отряде воздушной разведки.

– В Алжире борешься не с Гитлером, а с военной бюрократией.

Ришелье хочет узнать, в каком состоянии в Алжире светская жизнь.

– Да хуже, чем в самом распоследнем провинциальном городишке самого северного уголка Франции! Здесь думают, что признак хорошего тона – оттопыривать мизинчик, когда пьешь коктейль.

Но Тони не может не признать, что хоть большого желания выходить в свет у него здесь нет, однако одиночество невыносимо. И он принимает все приглашения на обеды, ужины и встречи.

Берет с собой колоду карт и развлекает народ. Рассказывает о своих полетах с авиапочтой, но вскоре убеждается, что людям наскучили старые истории – они жаждут свежих новостей с фронта.