В особо охраняемой зоне. Дневник солдата ставки Гитлера. 1939– 1945 - [14]

К Жану заходит и один солдат, якобы закончивший войну в 1918 году в звании фельдфебеля, что, однако, ему при новом призыве доказать не удалось. По его словам, он служил под командованием адмирала Шредера, получившего прозвище «лев Фландрии», ходил на торпедном катере и эсминце и много раз тонул. Он часто рассказывает о том, как «томми»[12] своими длинными штыками били по пальцам немецких солдат, цеплявшихся за их лодки, чтобы спастись. Свой рассказ этот солдат всегда сопровождает различными ужимками, а пытаясь передать шумы от разрывов бомб и подходящих торпед, издает фыркающие и гортанные звуки.

Также изображает он и флиртующих солдат, смешно копируя хихиканье и тисканье, поцелуи, ласки и прочий вздор, какой, по его мнению, настоящий мужчина позволить себе не может. Но наибольшую ненависть у него вызывает один свежеиспеченный лейтенант, которого этот вояка, прогуливаясь под ручку со своей возлюбленной, часто встречает на дамбе. Как-то раз он обозвал его даже «воскресным охотником».

Затем солдат изобразил звук разорвавшейся бомбы и как его возлюбленная, словно «пушечное мясо», приклеилась к откосу канала, не забыв подчеркнуть, что раньше он частенько гулял с девушками, но теперь это себе не позволяет. Вся эта тайная обходительность солдат, находящихся здесь на пересылке, их покупки и отсылаемые домой посылки, посещения домашних – все казалось ему каким-то фарсом. При этом у него всегда находились подходящие цитаты, характеризовавшие сущность войны.

Он утверждает, что недавно прочитал о Валленштейне[13], и выражает искреннее уважение «томми», подробно описывая вооружение Британской империи.

– Увидите, что будет, когда летом прибудут канадские летчики! – восклицает мнимый фельдфебель, изображая раскинутыми руками плоскости самолетов, подражая губами звуку их моторов и показывая, как они опрокидываются при сбросе бомб.

В заключение он твердо заявляет:

– Но мы никогда не сдадимся! Каждый выполняет свой долг там, где он поставлен. Жан! Еще коньяку!

У этого солдата с желтоватым лицом и горящими глазами полностью седые волосы с ниспадающим на лоб юношеским локоном, который забавно шевелится при малейшем дуновении ветерка.

Новогодним утром, едва держась на ногах, в кабак завалилась целая толпа владельцев садовых домов из близлежащих окрестностей. Сплошь согбенные старцы в меховых шапках с развязанными наушниками и с трубками в зубах. Это были последние члены какого-то солдатского союза, которые храбро выпили за здоровье солдат, располагавшихся на постое в их небольших садовых участках. Бесправные люди с надломленной судьбой, но заявлявшие, что вермахт сломит всех.

Зашел на огонек и работающий почтальоном шахматист в синем костюме. У него узкое лицо с залысинами около лба и интеллигентный нос. Своему партнеру по шахматам он отвесил глубокий поклон, соблюдая церемонию, еще сохранившуюся в удаленных от городского предместья кафе. Почтальон снабжает солдат частными адресами доступных девушек, ускоряет отправку и получение их почтовых отправлений и знает содержание телеграмм задолго до того, как они попадут в руки адресата.

Приходят группами по два-три человека и матросы с больших кораблей, находящихся в плавучих доках. Несмотря на ледяной холод, грудь у них нараспашку, выпирая из облегающих фигуру курток. Один моложе другого, эти стройные матросы смотрятся как полная противоположность в отношении облаченных в бесформенные мундиры и мятые сапоги как на подбор миниатюрных и узкогрудых солдат. Надо было видеть, как они помогали друг другу одеваться, строго следя за тем, чтобы матросский воротник не загнулся вверх.

Матросы используют заведение Жана как промежуточный пункт на пути к такому же убогому загородному ресторану, расположенному в четверти часа ходьбы отсюда, но где можно потанцевать. Они хорошо знают друг друга, и у всех у них одинаково розовые щеки и пустые глаза.

Войдя, матросы сразу же начинают накачиваться слабым пивом. Пьют жадно, не разговаривая и погружая в пену свои усы и невероятно короткие бородки. Светлое пиво воздействует медленно, но у них много времени, и они спокойно осматриваются в зале. Оказываемое им уважение нарушается только возней детей, свободных по воскресеньям от школьных занятий.

В манере матросов делать заказ и выбирать столик проявляется властность и потребность стать хозяевами положения, которая, однако, быстро исчезает, поскольку все они хорошо знают старого Жана.

По соседству расположились рабочие, положив на столик свои большие натруженные руки. Они обмениваются задумчивыми взглядами и, наморщив лоб, рассеянно о чем-то беседуют, беспрерывно пуская в потолок густые облака табачного дыма из своих трубок.

Когда Жан решил поймать по радио музыку или завести граммофон, они успокоились и стали усаживаться поудобнее, двигая ногами, обутыми в элегантные полуботинки или полусапожки. Кружки пива сменяются рюмками коньяка, цвет которого в слабом свете зимнего вечера только усиливается.

Постепенно всем начинает казаться, что тепло от него, медленно разливающееся по всем членам, распространяется на всех окружающих – старый Жан двигается уже не так устало, пение работающего радио, разговоры рабочих, свои собственные голоса звучат уже не одиноко, а все больше вписываются в обстановку бедно обставленного помещения. Небо же за окном начинает покрываться сплошными темными облаками, и Жан торопится закрыть его погнувшимся от близости к отоплению листом фанеры.