В осаде - [38]
— Бубнич жив? — спросил Куценко, и тут Гуляева закидали вопросами.
— Как вел себя Сякин?
— Какие у нас потери?
— Настроение у эскадронцев?
После подробных ответов Гуляеву велели остаться и приступили к совещанию.
— Продолжай, Иншаков, — сказал Куценко, — надо решать.
— Надо Хрена напугать, — сказал Иншаков, — вот мое предложение. Подтянется Сякин, надо двух-трех пленных послать к Хрену, чтоб он знал, что мы готовы и ждем. Хрен не попрет на рожон, а тогда и возьмемся за подполье в городе. Выловим, а тут и Хрена можно прижать.
Куценко и Бражной молчали. Потом Бражной поднял голову.
— Предложение, пожалуй, верное. У нас, считая с ЧОНом и милицией, пехоты — одна полнокровная рота, а конница теперь имеет состав меньше эскадрона. Пулеметы есть, но ночной уличный бой — вещь капризная. Самое же опасное — неизвестность сил и места нахождения белых подпольщиков. Повальные обыски ничего не дали. Притаились гады. Какой момент они изберут для удара — невозможно определить, — он пожевал клок бороды, закончил: — Я за предложение Иншакова. Надо доказать Хрену опасность штурма города, и он уйдет.
Куценко помолчал, потом поразмыслил вслух:
— Уйти он, может, и уйдет. Да ведь опять придет, сукин он сын! По сведениям, которые поступают, Хрен усиливается каждую минуту. В связи с разверсткой настроение в деревне против нас. Значит, через неделю Хрен может вернуться с такими силами, что неизвестно, как мы его тогда отразим.
— Ничего, — сказал Иншаков, — в Таврии наши жмут. Губерния о нас вспомнит…
Открылась дверь, вошел захлюстанный грязью Бубнич, улыбнулся всем и рухнул на стул.
— Дорожка! — сказал он. — Врагу такой не пожелаю.
Сразу же его ввели в суть спора. Он посидел, подумал и высказался:
— Я за первоначальный план. Штурм мы отразим. Надо только подготовиться… Я опросил пленных. Обходным отрядом командовал Кикоть, но он заболел и руководил с тачанки. Его мы не взяли, Кикоть у них — один из самых способных. Отряд его считался лучшим. Лучшие силы Хрена мы, значит, разбили. Теперь вопрос идет о малодисциплинированных частях, фактически это шайка, а не армия. Боя они не выдержат. У нас караульная рота теперь укомплектована чоновцами и коммунистами, у нас пулеметы, мы придадим каждой группе пулемет, разместимся, так, чтобы противнику пришлось, нападая на одну, иметь с тыла вторую группу, и встретим Хрена, как надо. В резерве у нас Сякин. Эскадрон доказал в бою, что он революционная, преданная, высоко маневренная часть. При этих условиях Хрен будет разбит. Теперь насчет подполья. Пугая Хрена и удаляя его от города, мы вредим себе. Хрен уходит в села и пополняется. Подполье как было, так и остается для нас иксом. Если же мы правильно разместим наши пулеметные группы и резерв, одним ударом можно кончить всю игру. Подпольщики вылезут — им надо захватить наши пулеметы. Хрен с его конницей на свою погибель влезет в уличную тесноту. Здесь мы сильнее, и мы победим. — Бубнич обвел глазами присутствующих. На лицах всех лежало тяжкое раздумье. — Вопрос в том, посмеем ли мы рискнуть? — сказал он. — А рисковать в данном случае мы обязаны.
Иншаков пробормотал:
— Лихо!
Куценко сказал:
— Похоже на авантюру.
Бражной потер лоб, всмотрелся куда-то перед собой прищуренными усталыми глазами.
— Пожалуй, если хорошо приготовиться, это выход.
И неожиданно все согласились с ним. Вошел красноармеец. Подал Бражному записку. Тот разрешил ему идти, прочитал, сообщил:
— Банда выдвигается к городу. Разъезды усилены. Наши посты отходят к окраинам.
И тогда Куценко сказал:
— А ведь Иншаков правильно говорил.
Спор закипел с новой силой.
В темноте глухо скрипели мажары селян, чавкала грязь под копытами лошадей. Банда Хрена обкладывала город. Батько, Охрим, ординарцы стояли на холме, прислушиваясь и угадывая во мгле движение тех или иных частей войска. Князев и Клешков, найдя ставку атамана, подъехали и пристроились позади. Кто-то во тьме прискакал, чавкая сапогами, полез на холм.
— Батько тут?
— Ходи ближче.
— Батько, подай голос.
— Хто будешь?
— С третьей сотни. Там наши хлопцы позаду оврага червонных накрыли. Двух узяли.
— Пусть приведут, — распорядился Хрен.
Связной молча зачавкал по грязи. Потом звук его шагов утонул в сплошном шорохе перемещения нескольких сотен людей. Ветром нанесло запах лошадиного пота и навоза. Ночь устанавливалась ясная, многозвездная. Прорезалась из-за облаков луна. В смутном ее свете стали видны кучки всадников, разъезжающих неподалеку от холма. Лес оставался сзади. Вокруг была степь, и по всему ее ровному раздолью мелькали неясные тени: группировались по сотням бандиты, уходили вперед секреты, коневоды стреножили коней. Когда тянулись к этим местам лесом, кое-где еще белел снег, здесь же вся степь превратилась в сплошную глинистую хлябь. Лошади и люди с трудом вытягивали ноги.
Привели пленных. Охрим, нагнувшись с лошади, стал их допрашивать. Топот и движение вокруг не позволяли Клешкову расслышать, что иные отвечали. Охрим вдруг привстал на стременах и резко махнул рукой. Один из пленных упал на колени, застонал. Конвоир сзади ударил второго. Тот тоже упал в грязь.
Князев приблизился к Хрену, подождал, пока к нему подъедет Охрим.
