В осаде - [40]

Бубнич повернулся к Бражнову.

— Кажется, отбили атаку, пора самим атаковать.

— Рано, — сказал Бражной. — Гляди, что на флангах делается.

Действительно, вспышки выстрелов косо отжимали оба фланга красных к той же исполкомовской площади.

— Эскадрон у нас — единственный резерв. — Бражной опять уставился вниз.

Вокруг пахло жженым железом, бренчали под ногами гильзы, веревки колоколов мешали ходить, связные, переступая и отбрасывая их, страшно ругались. Бубнич все время поглядывал на монастырь. Там в полной боевой готовности ждал эскадрон Сякина — основная сила гарнизона: семьдесят обстрелянных всадников с опытным командиром и две пулеметные тачанки.

В узких улочках, где затерялась группа Иншакова, усилился огонь, потом высоко взмыл крик. Скоро на площади появились отдельные фигурки, они поворачивались, стреляли и бежали к исполкому.

— Отбили! — ударил по каменному барьеру Бражной. — А ты — эскадрон, эскадрон!

— Стой! — прервал его Бубнич. — Тут дело кажется похуже, чем думаем!

Действительно, со всех сторон, не только с Румянцевской, по которой повел было атаку Иншаков, но и с боковых улиц на площадь выскакивали и бежали в одиночку и кучками красноармейцы. Бандиты сумели обойти красных на флангах. Теперь узлом обороны становились исполком и колокольня.

Пробрался сквозь суету вокруг связной:

— Милицию заняли, арестованных распустили, — крикнул он.

— Гуляев! — крикнул Бубнич. — В монастырь. Передай Сякину: атака! Пусть гонит их в степь.

Гуляев помчался по узкой винтовой лестнице вниз. Взбиравшиеся вверх бойцы прижались к стене, чтобы пропустить бешено мчавшего связного.

Выскочив на улицу, Гуляев вспрыгнул в седло первой попавшейся лошади и наметом погнал ее в переулок. Сзади от площади летел сплошной вопль атакующих, и вдруг сразу стало тихо. Он на ходу обернулся в седле. По площади метались одиночные бойцы. Из здания исполкома сыпался огонь обороняющихся, а от Румянцевской во весь опор катилась яростная конная толпа: Хрен бросил в атаку конницу.

Гуляев вцепился в лошадь и ударил коня каблуками. Конек был заморенный, но и ему передалась тревога владельца — он понесся галопом. На площади решалась судьба городка и всех товарищей Гуляева. Он направил коня на плетень, проскакал чьим-то огородом, перепрыгнул поленницу и выскочил на улицу, ведущую к монастырю. У одного из домов суетились люди.

— Стой! — крикнули ему. Он еще раз удар коня каблуками, конек не подвел. Гуляеву показалось, что среди фигур, мелькнувших в свете окна, была одна женская. Сзади ударили выстрелы, он пригнулся к шее лошади, ощутил кожей грубую шерсть гривы, вобрал в себя запах конского пота. Кто это мог быть? Зашевелилось подполье? Над самым ухом пропела пуля. У ворот монастыря его задержали два всадника.

— Документы!

— К комэску! — ответил он.

Его отконвоировали к Сякину. В темном дворе в полной боеготовности стояла кавалерийская колонна. Сякин на вороном коне в белой папахе неподвижно стыл во главе строя.

— Военком приказал: атаковать, — бросил Гуляев.

— Какая обстановка? — тронул поближе к нему коня Сякин.

— Конница ворвалась на площадь. Сейчас там все перемешалось, наши в исполкоме и церкви еще держатся. Если не отобьем, будет поздно.

— Эскадро-он! — запел Сякин, поворачиваясь в седле. — Ры-сью-у арш!

Гуляев вместе с Сякиным вылетел из-под арки ворот. Сзади слитно и могуче работали копыта. Эскадрон галопом прогрохотал мимо того двора, где обстреляли Гуляева. Там никого уже не было. Завернули в проулок и вылетели к церковной паперти. На площади творилось черт знает что! Бандитская конница разворачивалась, Атакуя на два фронта, — колокольню и исполком. В дверях исполкома уже дрались врукопашную. Пулемет на колокольне молчал, зато вражеский пулемет так и сыпал из какого-то сада свои горящие строки.

— Тачанки на фланги! — гаркнул Сякин. — Эскадро-он! В лаву!

Веером рассыпался строй всадников и гребнем ринулся по площади. Часть конных бандитов попятилась, часть кинулась навстречу. Засверкали шашки. Две тачанки, широко поведя огнем, положили в грязь пеших бандитов, от колокольни и исполкома радостно завопили, и реденькие цепочки красноармейцев выскочили с двух сторон на площадь. Гуляев остановился рядом с Сякиным. На этот раз Сякин сам не орудовал шашкой, он слушал и смотрел, и от него во все стороны мчались связные. Мимо, вдоль цепочки пехоты, пробежал бородатый Бражной, ободряюще крикнув:

— Молодцом, Сякин!

Рубка на площади кончилась. Началось преследование. По садам, по проулкам рассыпались конные и пешие бандиты, за ними — сякинские всадники. Пешие цепи красноармейцев катились к окраине. Победа, думал Гуляев.

— Победа! — сказал подошедший Бубнич, и тут же обернулся. Дробный стук пулемета на секунду перекрыл крики бегущих, топот лошадей, скрип подвод. Гуляев непонимающе посмотрел вверх и, дернув коня, погнал его к паперти. Лошадь взвилась на дыбы и стала падать. Гуляев успел высвободить ноги из стремян и упал на корточки. Сверху тяжело дробила мостовую очередь за очередью. Гуляев пополз по паперти, добежал до самой колокольни, прижался к ее холодному камню. В чем дело? Пулемет с колокольни расстреливал все живое на площади. Лежал Сякин, лежал около него Бубнич, ржала раненая сякинская лошадь. Бились в постромках тачанок перепуганные кони, ездовые и пулеметчики, разметав мертвые тела, валялись около или в самих тачанках. А пулемет с колокольни бил и бил.