В окрестностях Милены - [2]

По дороге к машине я думал о том, какая жена оптимальнее — умная сволочь или добрая дура? Пришел к глубокомысленному выводу, что лучше добрая умница. Вот только где найти такую?

* * *

— Значит, у вас с этой Ирой было что-то вроде романа... но без любви? — спросил фотограф Фима.

Мы сидели на стволе поваленного дерева в его дворе между ротой гаражей с одной стороны и шеренгой баков для мусора с другой.

— Романа без любви не бывает. Скорее ее можно было назвать «любовница». Хотя словечко какое-то гнусненькое. Но и «любимая» не скажешь...

— Ав, — понимающе сказала такса. И зевнула.

* * *

Это — вход в нашу киностудию. На фасаде огромная эмблема, или, как сейчас модно говорить, логотип — парусник. Иногда его называют бригантиной, хотя я подозреваю, что скорее это стилизованный барк. Но барк звучит не так красиво, как бригантина. Взять кого-то за барки...

Возле входа меня поймала (правда, за барки не брала) девица с километровыми ногами. Знаете, что такое супер-мини-юбка? Это веревка, обвернутая вокруг пояса, так вот, на ней было что-то наподобие.

— Здравствуйте. А вы режиссер?

— Здравствуйте. Я режиссер.

— Ну, в общем, я не против посниматься в кино.

— Охотно верю.

— Я модель.

— Понятно.

Поскольку она была выше меня головы на две, я тотчас мысленно прозвал ее «моделька-жирафулька».

— А какую роль вы можете мне предложить?

— А с чего вы взяли, что я собираюсь вам что-либо предлагать?

— А вы что — ничего не предложите?

— А зачем?

— Но вы же режиссер.

— Из этого вовсе не вытекает, что я должен вам что-либо предлагать.

— Так как мы с вами договоримся? — после недоуменной паузы осведомилась моделька-жирафулька.

— А я разве соглашался с вами договариваться?

— Так вы ничего не предложите?

— А вы разве о чем-то просите?

— А я что — должна просить?!

* * *

С тортом в руках я звонил в квартиру Иры.

— Они недавно ушли, — сказала соседка, выглянувшая из двери напротив.

— Куда?

— В церковь, куда же еще, — ответила она.

Отворив дверцу своей «Лады», я пристроил коробку с тортом на заднее сиденье, чертыхнулся, сел за руль, опустил боковое стекло и тут услышал истошный женский вопль:

— Ты же царапаешь сухой тряпкой эти... плафоны! Тебе лень тряпку один раз как следует опустить в ведро?!

Нижнюю часть окна на первом этаже закрывала занавеска, а через форточку видно было верхушку стремянки и девичьи руки с тряпкой, протирающие рожки люстры.

— Но теперь же она чересчур мокрая, прямо капает с тряпки на паркет! Ты что — назло? Тебе лень тряпку как следует выкрутить?! Как ты смотришь на мать?

— Как я смотрю?

— Ты меня разорвать готова! Разве так смотрят на мать?! Ах ты сволочь, ах ты мерзавка!

— Я все делаю не так! — закричала в отчаяньи девушка, в ее голосе слышались слезы. — Не так стою, не так смотрю, не так говорю!.. У тебя все всё делают не так, ты одна всё делаешь так, как нужно!..

— Ты еще матери замечания смеешь делать! Ты моей смерти хочешь?! Гадина!

— За что?.. За что?.. — голос девушки перешел в рыдания.

— Ой!.. — раздался тот же женский голос, но теперь с насмешливыми нотками. — Только не надо мне вот этот вот театр устраивать! Кто же поверит твоим крокодиловым слезам! Лицемерка чертова! Довела мать, а теперь разыгрываешь обиженную?! Будешь так себя вести, клянусь, вот так вот возьму топор и вот так вот промеж глаз тебе... Честное слово! Доведешь меня!

Из парадного выбежала, не разбирая дороги, девушка в том возрасте, когда формы уже начинают округляться и, соответственно, нарастает грация, но еще сохраняются некоторая угловатость в движениях, мальчишеские элементы в походке, и чуть не врезалась в дверцу моей машины. На ней было светло-сиреневое платье с каким-то темным хаотичным рисунком, с плеча свисала на ремешке спортивная сумка.

Отняв руки от своего мокрого лица, она сказала:

— А я вас знаю, — и, слабо улыбнувшись, принялась вытирать слезы тыльной стороной ладони. — Я вас по телевизору видела. Вас зовут Виталий... забыла...

— Виталий Константинович, — отрекомендовался я.

— Ага, — сказала она и громко шмыгнула носом. — Вы к тете Ире из четвертого парадного ходите.

Все всё знают, ничего не скроешь.

— Действительно, — подтвердил я.

Она вздохнула и сказала с сожалением, будто ей не нравилось собственное имя, да ничего уж не поделаешь:

— А меня зовут Милена...

— Как? — переспросил я.

— Милена... — повторила она, и губы ее вновь задрожали, хотя она и попробовала улыбнуться.

— А кто это на тебя так горло драл?

— Моя мама...

М-да, надо было срочно менять тему.

— Слушай, торта хочешь?

— Да. А... а что вы спросили? — Она сдула челку. Я рассмеялся:

— Ты сказала «да», даже не расслышав, что я спросил.

— Да... ой, то есть...

Кончик носа у нее вскоре был перепачкан кремом. И улыбалась она уже почти весело.

— Ой, мама идет! — вдруг испуганно вскрикнула девушка и вместе с куском торта в руке сползла с сиденья. — Уже прошла?

— Прошла.

— Это она в магазин отправилась, — пояснила Милена. — Давайте куда-то отъедем отсюда.

— Куда?

— Куда хотите.

— А куда это ты с сумкой собралась?

— На тренировку. Там спортивный костюм... Но я могу не пойти.

— Тренировки пропускать нельзя, — назидательно изрек я. — Знаешь что, давай я тебя подвезу на тренировку. А сам поеду на пляж купаться.