В оковах страсти - [146]

Помещение заполнили клубы ладана, и брачное ложе словно погрузилось в туман. Я заметила, как Аделаида схватилась за горло. Гервиг Кёльнский стал кропить ложе святой водой, при этом читая псалмы. Вскоре он вернулся на свое место. Из комнаты доносилось сопение отца, выдававшее его старания, слышна была его ругань по поводу ее неловкости и нерасторопности, ее непрерывные всхлипывания, священники молились, напряжение возрастало, и под громкие стоны граф закончил то, что после обеда было начато договором.

— Я уверен, вы будете в этом более ловкой. — Кухенгейм стоял совсем близко от меня, весь еще погруженный в то, что только что было совершено графом. Руки Гуго ощупывали мою спину в поисках положительного ответа — мне не хватало воздуха и, вырвавшись из его рук, я стала пробираться сквозь толпу ожидающих на улице, и тут меня вырвало в третий раз за день.

Утром еще до начала мессы гостям демонстрировали капли крови на простыне и бледную невесту, отважно пытавшуюся изобразить на лице улыбку. Отец за завтраком хвастался тем, что этой ночью его сил хватило не менее как на троих детей сразу, и, торжествуя, поднимал свой бокал.

Аделаида неподвижно сидела рядом с ним, но я заметила, что взгляд ее стал жестче. Этой ночью она научилась быть мужественной, кровью и слезами завоевав звание госпожи замка. И всякий, кто отныне не станет оказывать ей почтение, должен будет жестоко расплачиваться за это.

Насколько нехотя новая графиня была готова делить свои владения с другими, первыми в полной мере ощутили мы с Эмилией. После трех дней празднования мы вместе со своими горничными и кроватью матери были переселены под самую крышу замка, в женские покои с камином. Аделаида щедро одарила нас при переезде новыми коврами для комнат, ежедневно к нам в женскую башню затаскивались ящики, короба, сундуки и многочисленные тюки.

Целая армия женщин сопровождала ее: компаньонки, парикмахеры, горничные, которых тоже следовало разместить. Я едва могла терпеть ее, не говоря уже о том, чтобы подчиняться ее распоряжениям. В башне стало тесно, как в других замках, о чем я знала только по рассказам. Кое-кто из прислуги графини спал в наших комнатках, наполняя их бурлящей жизнью, большинство из них были так же молоды, как и сама Аделаида. Они тосковали по стрелкам-лучникам и рыцарям и, прежде чем отправиться спать, распевали грустные песни о любви. Служанки окружали свою госпожу заботой и преданностью, расчесывали ее длинные волосы, приносили сладости и орехи, и лишь по вечерам, когда хозяин замка появлялся в дверях и снимал с лица госпожи вуаль, они исчезали, будто привидения, скрываясь на первом этаже, где была оборудована ткацкая мастерская. Брачное ложе, благословленное архидьяконом, было залогом того, что сподвигало новую супругу к воплощению мечты отца о продолжении рода. Ходили слухи, будто он пообещал ей драгоценное ожерелье, если первенцем, которого она произведет на свет, окажется мальчик.

Аделаида, покорившись судьбе, терпеливо относилась к ежевечерним посещениям отца, которые я могла наблюдать, сидя на крыше и созерцая звезды. Супружеская постель, кажется, не приносила отцу того полного удовлетворения, которое он испытывал после ночи с батрачками, согревавшими его ложе. Теперь довольно часто в замке гремели его ругательства на то, что супруга была упрямой, непокорной, как мул. Но наутро слезы Аделаиды высыхали, и она со своими горничными становилась возле зеркала, задумчиво поглаживая себя по плоскому животу. «Ну и глупа же она, — подумала я, — если считает, что после пляски первой ночи достигнет цели желания и наконец обретет покой».

***

Через неделю, к нашей радости, разъехались последние гости. Комнаты, где они были размещены, освободились. Шумы будничной жизни, треск и грохот, доносившиеся с конюшни, крики батраков, детская болтовня и лай собак, лошадиное ржание — все это не шло ни в какое сравнение с суматохой и столпотворением, которые привнесли в нашу жизнь дамы и господа, приглашенные на свадьбу.

Я передала Аделаиде связку ключей и провела ее по замку. Показала все комнаты и двери, открыла ларцы, сундуки и склады, указала самый короткий путь к молочной ферме. Все, кому я представляла ее, делали реверанс, слабо надеясь на то, что с появлением новой госпожи жизнь их не слишком изменится.

Аделаида была еще очень юной, и чувствовалось: ее отец выполнял любое желание своей дочери. Как только расставили все ящики, ларцы и сундуки, она начала сетовать на то, что в башне слишком тесно. И вскоре даже самый последний конюх знал, что в родительском доме новая госпожа вместе с прислугой занимала отдельный дом. Что у нее был собственный сад с вольером, в котором содержались соколы, а также собачий питомник и три лошади в полном ее распоряжении. Что комната для молитв располагалась рядом с ее покоями, чтобы днем и ночью быть с Господом. И что окно, в ее комнате было устроено таким образом, что по утрам она первой могла любоваться цветами. Отец выслушивал все это с выражением скуки на лице, с каждым разом оно становилось все более мрачным. Однажды утром в ворота замка въехал на коне строительных дел мастер. За ним следовал слуга, лошадь которого была нагружена рулонами пергамента. Аделаида торжествовала. Рулоны гвоздями закрепили на большом столе в зале и до глубокой ночи спорили над планом изменения замка. Передвигали с места на место новые постройки, обсуждали стоимость каменных стен. Сошлись на том, чтобы сохранить женскую башню с ее прочными стенами. Зато договорились снести расположенные рядом складские помещения и возле башни возвести еще один каменный дом, где и будет жить новая госпожа. Чтобы удовлетворить все ее желания по поводу ткацкой мастерской и комнаты для молитв, в саду решили построить еще один дом. Его нанесла на план сама Аделаида. Была задумана разбивка еще более великолепного сада, обнесенного забором, но уже за стенами замка. Молодая графиня напомнила, что дома у нее был даже собственный садовник…