В огненной купели - [9]
Мать тоже для таких прохожих имела специальную посуду. Были, есть и будут пожилые и молодые люди, которые даже в семье едят из своей посуды.
Мой школьный товарищ Володя Щербаков жил у своего деда – старообрядца Киприяна Фёдоровича – в большом доме на берегу Нейвы. Отец его погиб на войне, не увидев сына, и дед упросил сноху, чтобы внук жил у него. Нам было тогда лет по тринадцать, и мы дурачились однажды у них в доме. Вовка играл на баяне цыганочку с выходом, я подыгрывал на гитаре. Войдя в раж, он отставил баян, схватил две алюминиевые ложки, зажал их между пальцами и стал отбивать такт, стуча по пяткам, при этом выплясывая, как настоящий цыган. Получалось неплохо, но вдруг одна ложка сломалась пополам. А в это время в избу вбежала его бабушка, увидела всё и чуть не заплакала.
– Что ж ты, Вовка, наделал?! Это же дедова ложка! Он только ею и ест, лет уже двадцать, даже в гости берёт с собою. Ах, ой-ой! Что будет!?
Володя тоже сообразил, что наделал, дед его был набожным человеком, с такою вот причудинкой, даже дома ел только из своей посуды.
Мы начали склеивать ложку клеем, но в это время зашёл сам дед, крепкий такой, как осенний груздочек, с окладистой бородкой, краснощёкий, весёлый такой, видимо что-то приятное произошло на работе.
А внук потупился виновато и показывает сломанную ложку, которая не склеилась хорошо и болталась, как висюлька. Дед понял всё, враз переменился в лице, посуровел, окинул всех грозным взглядом, особенно единственного любимого внука, затем супругу.
– Ты почто ложку дала ребятам?!
– Да в огороде была, а они тут пляску устроили под музыку. Я прибежала, а ложка уже была сломана, – оправдывалась бабуля. Дед овладел собой, резко махнул рукой, – Убери её с глаз моих! – и ушёл на кухню. Я поспешил убраться восвояси.
На другой день Володя рассказал мне, как дед долго выбирал себе новую ложку, изучал её, щупал, затем почистил наждачной бумагой и освятил святой водой. Только после этого стал есть ею кашу.
Так что, были, есть и будут такие оригиналы и не только из среды старообрядцев, а просто очень чистоплотные люди, и не какие-то скряги, которые из жадности не дают напиться из своей кружки или есть своей ложкой постороннему.
В нашем селе в годы войны некоторые старообрядческие семьи принимали эвакуированных беженцев с Украины, Ленинграда и других областей, попавших под оккупацию. У нас жила семья из Ленинграда: учитель дядя Толя, его супруга и две дочки Нина и Оля. Он работал в колхозе зоотехником, Старшая дочь Нина училась в школе вместе с моею сестрой Таней, а жена сидела дома с маленькой Олей. Наши семьи жили как родные, пользовались одной посудой, вместе готовили пищу и ели за одним столом. Никогда никаких распрей не было на этой почве: люди попали в беду, приехали, практически, без вещей и посуды, и не до того было в те страшные годы, чтоб разбираться, кому из какой посуды есть. Даже если мы и согрешили, то, учитывая такие обстоятельства, Бог простит!
За это время мы так породнились и сблизились, что когда они уезжали обратно в свой город, все мы плакали – и взрослые, и дети.
Вид на с. Быньги
Меня часто занимал вопрос, почему в годы богоборчества, когда закрывали храмы и снимали колокола, верующие не оказывали противоборства властям? Да, собирались около храмов, осуждали эти действия, но кроме тихого ропота и отдельных выкриков, так я слышал от односельчан, никакого сопротивления не было, народ не бунтовал, а некоторые жители сами принимали участие в реквизиции храмового имущества. Народ голодал после гражданской войны, а в монастырях и храмах было накоплено немало ценного имущества. Власти же говорили, что все ценности пойдут на закупку хлеба и паровозов. Помнил народ и то, что в годы Северной войны, сам царь Петр Первый, так же снимал со звонниц колокола и переливал их на пушки и реквизировал церковную казну и утварь. «Что ж, царю можно, а нам нельзя!» – думали те, кто участвовал в изъятии храмовых ценностей.
Но были и такие, кто участвовал в этом разорении храмов из-за своей неприязни к религии. Читал у Владимира Солоухина такой эпизод: местный механизатор-активист, во время выпивки с товарищами, посмотрел на купол с крестом закрытой сельской церквушки и вдруг объявил,
– А что она стоит здесь!? Сейчас я её столкну трактором. Хватит, постояла!
Зацепил тросом купол, привязал к трактору и давай рвать его, но сорвал только крест, а сам купол выстоял, только покривился немного. Чистое хулиганство! Неужели не знал этот активист, что эти церкви делал народ, своими руками, как правило, на народные деньги! И никто не оказал ему сопротивления.
У нас в селе ещё до войны в одной из старообрядческих часовен сделали клуб. Сняли купол с крестом, сделали на первом этаже кинозал, на другом – танцплощадку.
Однажды мой двоюродный брат Пётр Коробейщиков зашел в свою бывшую часовню, где его когда-то крестили, увидел этот вертеп, расстроился, а был выпивши, и устроил там погром. Парень он был здоровый, крутой, ну и повыгонял праздную толпу, как Христос торгующих в храме. Поломал заодно некоторые перегородки, говорят, даже несколько половиц выворотил из пола.
