В огне и тишине - [8]
Подсушив одежду и согревшись, Леонтьев разыскал особый отдел 83-й морской бригады, по рации связался со штабом армии, доложил о прибытии и о своих дальнейших планах.
Был получен неожиданный приказ: взять на учет все население на освободившемся плацдарме, переписать весь наличный скот, свиней и птицу. Оприходовать все имеющие практическую ценность вещи. Подготовить население к эвакуации на Большую землю.
Работа оказалась на удивление сложной. На 30 квадратных километрах плоской и голой земли, отбитой у оккупантов, были размещены не только 12—15 тысяч советских воинов, да еще с артиллерией, минометами, танками, кухнями, складами боеприпасов и госпиталями. Там были и гражданские люди — рабочие совхоза «Мысхако», беженцы из самого города Новороссийска, жители здешних маленьких хуторков, поселков, предместий. В полуразрушенных зданиях, в землянках, в уцелевших подвалах и самодельных бомбоубежищах ютились женщины, дети, старики. Кое-где чудом уцелели овцы, свиньи, козы, куры и даже коровы… И все это обстреливалось, бомбилось, заливалось смрадно коптящими струями огнеметов.
Леонтьев как командир группы распределил обязанности между чекистами. Сам он с Иваном Пономаревым и со мною занялся людьми, а Петру Жадченко и еще двум чекистам поручил учет и эвакуацию животных и материальных ценностей.
Разошлись мы, вернее, расползлись, потому что другим способом в те дни невозможно было передвигаться по плацдарму, в разные стороны и в разные части. Гитлеровцы свирепо обстреливали всю отвоеванную нами территорию. Искать в этой, как говорили моряки, чертопляске забившихся в укрытия, подвалы и щели детей, стариков и женщин было непросто.
Где ползком, где перебежками добрался я до первых домиков поселка Рыбацкого. В этот момент на поселок спикировал фашистский стервятник, сыпанул пулеметной очередью, сбросил бомбы, провыл сиреной. Я успел упасть под развалины какой-то кирпичной стены. По спине больно заколотили комья земли, осколки кирпича, известки. Прошумел этот град — сделал еще один бросок и свалился в глубокий лаз со ступеньками, которые вели вниз, к грубо, но крепко сколоченной двери в подвал. Попробовал открыть дверь — не вышло. Начал кричать, дергать дверь. Открыл старик. Сгорбленный, заросший бородищей по самые глаза, но видать — крепкий еще дедуня. Подслеповато пригляделся ко мне:
— Шо тебе, господин товарищ охвицер?
— Да не господин я, папаша. Не видишь, наш я, советский. Лейтенант.
Дед как-то ловко захватил в рот клок бороды, пожевал, вытолкнул ее языком и так же равнодушно отозвался:
— Наши-ваши. А чьи же? Так чо надо?
— Да вы впустите меня.
— А некуды.
Наверху, рядом с входом в подвал, тяжело рванул фугас. Дед потянул дверь на себя. Я с немалым трудом оттеснил его и буквально вдавился в тесный, набитый людьми, тяжко дышащий, стонущий, плачущий, говорящий и причитающий мрак подвала. Дед за моей спиной закрыл щелястую тяжелую дверь и ехидно продребезжал над самым ухом:
— От тебе и охвицер. Хто по кресты, а ты, стало, в кусты.
Дед оказался выше меня ростом и в тесноте, где некуда было подвинуться, пыхтел и хрипел над самым моим ухом. Я попытался ворохнуться плечами, чтобы отодвинуться.
— Во-во, — опять забренчал дед, — кто, значит, в мясорубку, а ты под юбку…
— Да заткнись, дед, — вышел я из себя. — Тоже мне, народный сказитель, ашуг, вещий Боян…
— А тут и без баяна музыки хватает. Пляши, коли охота. Токи на детей не наступай…
Злость на старика как-то сразу потухла, и снова со всех сторон обступили детские и женские стоны, плач, причитания…
— Граждане, — закричал я, стараясь пересилить и здешние, и наружные шумы.
В подвале стало понемногу стихать.
— Граждане! Советское командование приняло решение эвакуировать все гражданское население на Большую землю, в Геленджик.
Поднялся гвалт.
— Тихо, граждане, — заорал я что есть силы. — В первую очередь будем вывозить детей и женщин с детьми.
И опять невообразимый галдеж. В этом содоме воплей удалось уловить:
— А раненые?
— Никуда мы не поедем!
— Немцы вывозили и вы вывозите?
— А што ж старики? Им тут и погибель?
— Катись отсюда, умник!
— Подвал понадобился, а детей под бомбы?!
Перекричать этот шквал я не мог, поэтому стоял, стиснутый со всех сторон разгоряченными телами, а перед привыкшими к полумраку глазами бешено мелькали кулаки, ладони, растопыренные пальцы. В этот момент наверху чудовищно громыхнуло, с потолка посыпалась земля, а в дальнем конце подвала в потолке образовалась небольшая дыра, через нее проник свет и тротиловый дым. Там кто-то дико, истерически закричал, и над какофонией человеческих голосов взвился на звенящую высоту и задрожал, забился, затрепетал жалобный и жалкий детский плач… Человеческое скопище колыхнулось, шум усилился. И тогда я все-таки выпростал руку со своим ТТ и, выстрелив в потолок, заорал что было сил:
— Ти-и-хо-о!
Вмиг воцарилась тишина. Только плакали где-то грудные дети.
— Подвал ваш нам не нужен, мы наступаем и уйдем вперед. А для вас, для ваших детей это — ненадежное убежище. Сами только что испытали.
Толпа откликнулась невнятным гулом.
— Тихо! — остановил я начавшийся шум. — Кто тут у вас может быть за старшего?
Вадим Германович Рихтер родился в 1924 году в Костроме. Трудовую деятельность начал в 1941 году в Ярэнерго, электриком. К началу войны Вадиму было всего 17 лет и он, как большинство молодежи тех лет рвался воевать и особенно хотел попасть в ряды партизан. Летом 1942 года его мечта осуществилась. Его вызвали в военкомат и направили на обучение в группе подготовки радистов. После обучения всех направили в Москву, в «Отдельную бригаду особого назначения». «Бригада эта была необычной - написал позднее в своей книге Вадим Германович, - в этой бригаде формировались десантные группы для засылки в тыл противника.
Автор книги Мартын Иванович Мержанов в годы Великой Отечественной войны был военным корреспондентом «Правды». С первого дня войны до победного мая 1945 года он находился в частях действующей армии. Эта книга — воспоминания военного корреспондента, в которой он восстанавливает свои фронтовые записи о последних днях войны. Многое, о чем в ней рассказано, автор видел, пережил и перечувствовал. Книга рассчитана на массового читателя.
В основе повести подлинный случай, когда на Северо-Западном фронте вступили в противоборство войсковые разведки советской и немецкой армий. Художник Георгий Георгиевич Макаров.
В книге четыре повести. «Далеко от войны» — это своего рода литературная хроника из жизни курсантов пехотного училища периода Великой Отечественной войны. Она написана как бы в трех временных измерениях, с отступлениями в прошлое и взглядом в будущее, что дает возможность проследить фронтовые судьбы ее героев. «Тройной заслон» посвящен защитникам Кавказа, где горный перевал возведен в символ — водораздел добра и зла. В повестях «Пять тысяч миль до надежды» и «Ветер удачи» речь идет о верности юношеской мечте и неискушенном детском отношении к искусству и жизни.
В книге активный участник Великой Отечественной войны, ветеран Военно-Морского Флота контр-адмирал в отставке Михаил Павлович Бочкарев рассказывает о суровых годах войны, огонь которой опалил его в битве под Москвой и боях в Заполярье, на Северном флоте. Рассказывая о послевоенном времени, автор повествует о своей флотской службе, которую он завершил на Черноморском флоте в должности заместителя командующего ЧФ — начальника тыла флота. В настоящее время МЛ. Бочкарев возглавляет совет ветеранов-защитников Москвы (г.
Книга документальна. В нее вошли повесть об уникальном подполье в годы войны на Брянщине «У самого логова», цикл новелл о героях незримого фронта под общим названием «Их имена хранила тайна», а также серия рассказов «Без страха и упрека» — о людях подвига и чести — наших современниках.